«Тебе пришлось встать на место, на котором лучшие из наших сограждан обычно чувствовали, как их охватывает смущение. На тебя, с гневом во взорах и угрозами на устах, оказывал давление тот, кто воплощает собой высшую власть. Крики толпы, которая не могла ничего понять, раздавались по всему форуму, и все с живейшей страстью желали добиться от тебя, чтобы в Эквитии, для которого незаконно домогались права принадлежать к семейству Семпрониев, ты признала сына твоего брата Тиберия и обняла его, как родного. Ты же, стоя перед этим чудовищем, извлеченным из неведомых глубин, гнусная дерзость которого домогалась чужого ему родства, смогла оттолкнуть его» (Валерий Максим, III, 8, 6).
Вот прекрасный пример судебной практики, политического значения женщины и чувства фамильного достоинства! Но у других женщин не оказалось столько смелости и присутствия духа. Поэт Клуторий Приск, всадник, имел глупость прочитать при Вителлин (теще Публия Петрония) и ее подругах стихотворение против Друза. «Когда разнеслась весть об этом доносе, остальные со страху подтвердили его; лишь Вителлия решительно заявляла, что ничего не слышала»>{116}.
Итак, женщина могла быть в суде свидетелем, поскольку ее словам давалось не меньше веры, чем словам мужчины. Зато она не могла быть свидетелем завещания, потому что тогда ей дозволялось бы то, что делало ее публичной фигурой, то есть, как и действия, указанные выше, противоречащие женской природе и женскому стыду, — отправление мужской «должности».
Тем не менее были «женщины, которых естественное состояние и скромность, происходящая от их положения, не могли принудить к молчанию на форуме и в судах»>{117}. Так случилось с Афранией (или Кафранией — имя читается неясно), которая (если только верить мужчинам, рассказавшим эту историю) в I в. до н. э. проявила такую немыслимую склонность судиться, что стала причиной названного выше запрета возбуждать процесс в пользу третьего лица. «Будучи женой сенатора Лициния Буккона, она имела страсть к сутяжничеству и всегда сама защищала свое дело перед претором — не потому, что не было адвокатов, а потому, что было слишком много наглости. Так, беспрестанно смущая судебные залы криками, к чему в судах не привыкли, она стала знаменитейшим примером женского кляузничества <…>. Она умерла в консульство Цезаря (второе) и Публия Сервилия. В таком невероятном случае историку надлежит упомянуть год ее кончины, а не появления на свет»>{118}.
Весь этот набор ограничений не мешал женщинам интересоваться своими делами в судах и канцеляриях. Они действовали или нелегально (clam), как в 56 г. до н. э. Клодия (возможно, Лесбия Катулла)