что он в своей неразвитой стране
не гарцевал бы этаким тузом.
Когда на улице порой кого-то бьют.
Ногами по лицу. Я думаю о том,
что человек оставил свой уют
и медленно становится скотом.
Когда на улице порой такая грязь.
Такая слякоть, дождь. Я думаю о том,
что мат, и блат, и пьянь, и чернь, и мразь:
все это - наш большой огромный дом!
Когда на улице порой под фонарем
кружится мошкара. Я думаю о том,
что человек проводит дни с календарем,
чтоб отличить день ото дня числом.
Когда по улице порой иду один,
я думаю про нашу с вами жизнь.
И чувствую - народ не господин,
а раб своей озлобленной души.
18-19 марта 1985 года
СМЕРТЬ НА СЦЕНЕ
Зал затих. Я вышел к вам на сцену,
взял гитару, струны перебрал.
Тихим эхом отозвались стены.
Я не пел. Зал напряженно ждал.
Эту песню я готовил долго.
В этой песне - прошлого итог.
В ней и боль, надежда, и тревога...
Я играл, а петь начать не мог.
В этой песне - сущность отношенья
к жизни, к женщине, к делам страны.
В ней прошенье за мое прощенье,
хоть мне и не искупить вины
перед тем, кого я предал,
перед той, с которой подл я был.
В этой песне - жизненное кредо...
Я не пел. Я словно текст забыл.
В этой песне - мысль, что все мы едем.
Нас везет один локомотив
в мир, который так красив, но бледен...
Я немного изменил мотив.
В этой песне - быль, что нету почвы
под ногами. Я как в гамаке.
И любовь, и дружба: все непрочно.
Мир красив, но это лишь макет.
В этой песне - боль: кем станет дочка,
и чужой становится жена.
А в финале песни - только точка...
Я не пел. А в зале тишина.
Эту точку я сыграл мизинцем
на почти оборванной струне.
Я смотрел в задумчивые лица
и ловил классический момент.
Мне не надо более моментов,
пусть не будет больше в жизни дел.
Я услышал гром аплодисментов.
Но за что? Я ничего не пел!
Я ушел, и занавес закрылся.
Я заплакал, не стыдясь, навзрыд.
Все, друзья! Сейчас во мне свершился
сердца неминуемый разрыв.
6 июня 1985 года. Коренево-Москва-Красково
* * *
След не оставляю на песке.
Вино забытое.
Прижмусь к полуночной Москве
щекой небритою.
Забыв, как масса москвичей,
про пива реченьку,
я осознал земных речей
противоречие.
Ношу уверенней портфель
с утра до вечера.
Слюна, как розовый портвейн,
и делать нечего.
Я так давно не посвящал
в свои стихи жену.
С Москвой целуюсь по ночам,
не тянет в хижину.
К тому же дом стоит пустой,
но чем он держится.
Скажите, нравственно ль с Москвой
в спаленке нежиться?
А в подмосковье и в Москве
одни лимитчики.
Ночные улочки в тоске
снимают лифчики.
Их обнаженные тела
ветром затасканы.