— Что ты думаешь о Средневековье? — спрашиваю я Сэма, заново принимаясь приводить в порядок лицо.
Он скрещивает ноги, какое-то мгновение обдумывает вопрос, прижав палец к губам, и глубокомысленно произносит:
— Твои новые брови, папина лысина, усталость, забывчивость. О, и дезинтеграция! — Это его новое любимое слово.
— Ты говоришь о людях среднего возраста[88], — объясняю я. — Средние века — это нечто совсем иное. — Я вспоминаю о странствующих менестрелях, рыцарских турнирах, кровопускании как лечебной процедуре и появлении в Англии оливкового масла.
Сэм оживляется:
— Это гораздо интереснее! — И покидает комнату, чтобы спуститься вниз, где няня готовит горячий шоколад для них всех.
— Как ты думаешь, мы дезинтегрируем? — спрашиваю я Тома. Такое сравнение мне не нравится.
— Если учесть, что большая наша часть умирает, а не развивается, то, по-видимому, да, — откликается он из ванной. — Как ни крути, мы приближаемся к середине жизни, хотя люди не любят признавать это в отношении себя.
— Однако я действительно не чувствую себя женщиной средних лет, — замечаю я.
— Это потому, что у тебя кризис среднего возраста, — мычит он с наполовину закрытым ртом. Вероятно, он бреет правую сторону подбородка. — Цепляешься за последние остатки молодости.
— Дай определение кризиса среднего возраста! — настаиваю я в легком замешательстве.
— Неудовлетворенность существующим положением дел, беспокойство, поиски ответа на вопрос, правильное ли было принято решение многие годы назад, мысли о том, что отдаляешься от супруга, а также о том, не находится ли счастье рядом с другим мужчиной; проникновение в дом совершенно посторонних людей, — отвечает он, показываясь в дверях и указывая на меня своей бритвой, чтобы подчеркнуть последнее. — Но ты с этим справишься.
— Почему ты не говорил мне всего этого раньше? — недоумеваю я.
— Я не хочу раздувать твой кризис. И меня беспокоит, не заразно ли это.
— Марк говорит, что мы больше не общаемся так, как должны бы.
— Да просто нам вечно кто-то мешает. Чаще всего дети, и иногда твои подруги. А последнее время все больше моя работа. Люси, у меня нет времени на то, чтобы разобраться во всем, что происходит в твоей голове! Но я быстро схватываю картинку целиком и не думаю, что долгий анализ что-то улучшит. На самом деле может даже ухудшить. Однако сейчас я, пожалуй, гораздо больше заинтересован в том, чтобы ты осталась достаточно трезвой во избежание обнародования дальнейших деталей нашей сексуальной жизни посторонним людям.
— Не такие уж они посторонние, — возражаю я. — К тому же мы будем общаться с ними в течение последующих шести лет. А иногда люди, о которых, как тебе казалось, ты ничего не знаешь, оказываются гораздо более знакомыми, чем те, о которых ты думал, что знаешь их. Если ты понимаешь, о чем я говорю.