Я с умилением смотрю на своих спящих детей, и мои тревожные мысли уходят. Весь день сыновья мои носятся, бегают, и нет никакой возможности поймать мгновение, остановить его хоть на несколько секунд. Пока мальчишки спят, я разглядываю их: носы, щеки, царапины и веснушки. Я дотрагиваюсь до ладони Сэма, чтобы разбудить его, но вместо того, чтобы открыть глаза, он крепко сжимает мои пальцы. Я тотчас переношусь назад, к тому самому первому разу, когда он вот так же, совсем маленький, впервые схватил кулачком мой палец. Горячая волна материнской любви захлестывает меня, и я понимаю: ничто похожее больше не повторится.
Сэму почти девять. И вот уже почти два года, как я перестала брать его на руки. Он слишком вырос, чтобы сидеть у меня на коленях, и мне больше не разрешается целовать его на прощание у школы. Скоро он совсем отдалится от меня. Но все же тепло раннего детства останется в его душе, и из этого резервуара любви он сможет черпать в тревожные годы подросткового взрыва, когда увидит нас со всеми нашими недостатками. Сэм шевельнулся. Каким нескладным кажется его тело. Это из-за несоразмерно длинных конечностей — предвестников приближающейся юности. Судорожно вздохнув, я сознаю, что смотрю на остатки его детства. Уверена, что именно нежелание испытывать это горькое сожаление заставляет некоторых женщин рожать и рожать — тогда рядом всегда есть кто-то, готовый охотно принимать их любовь.
Первым пробуждается Джо, он спит чутко, как я.
— Кто поможет майору Тому[1]? — спрашивает он, не открывая глаз, и у меня екает сердце.
Песни Дэвида Боуи, звучащие в нашем автомобиле по пути в Норфолк во время летних каникул, были огромным шагом вперед в мире, полном легкомысленных развлечений. Повествовательные качества текстов его песен развивают детское воображение, думали мы. И так оно и было. Но нам ни разу не удалось продвинуться дальше первого трека альбома «Чейнджес».
— Почему ракета бросила его? — спрашивает Джо, выглядывая из-под одеяла.
— Он отстыковался, — отвечаю я.
— А почему не было другого пилота, чтобы помочь ему? — не отстает сын.
— Он хотел остаться один! — Я глажу его по волосам. Пятилетний Джо очень похож на меня, у него такие же непослушные коричневые кудри и темно-зеленые глаза, характер же он унаследовал отцовский.
— Ракета оставила его одного?
— Да, но отчасти он сам хочет сбежать, — объясняю я.
Джо делает паузу.
— Мама, а тебе хочется когда-нибудь сбежать от нас? — очень серьезно спрашивает он.
— Временами, но только в соседнюю комнату, — смеюсь я. — Я не собираюсь выходить в открытый космос.