Прошло восемь ночей с того времени, как Пенамон написал послание, когда наконец мне удалось убедить его поговорить с женой. Я зажгла небольшую лампу, которую всегда ставила возле своей постели, а он ждал у стены, сидя в кресле, подперев подбородок рукой. Что бы я ему ни говорила, не могла смягчить его. При мерцающем свете лампы он выглядел как статуя, сделанная из самого твердого и холодного камня.
Она внезапно появилась в полночь, освещенная странным лунным сиянием, исходившим от нее самой. Как ни странно, но именно у призрака перехватило дыхание – он содрогнулся, а Пенамон холодно смотрел на него без тени страха.
– Оставь нас в покое, Неферамона, – надменно приказал он. – Ты достаточно долго обременяла нас своим беспокойным нравом.
На ее темные глаза навернулись слезы, но ни одна слезинка не упала. Мы заметили, что она тяжело вздохнула. С огромным усилием она повернула голову и заговорила.
– Что пожелаете, моя хозяйка? – воскликнула я в отчаянии. – Я не могу услышать!
– Твое место в гробнице, – жестоко сказал Пенамон. – Никого не волнует, счастлив ли твой дух или нет.
Но его слова были обращены в пустоту и темноту. Там, где была моя хозяйка, уже никого не было.
– Если бы ты не обращала на нее внимания, Небту, – сказал Пенамон резко, – я не думаю, что она хотела бы вернуться.
Его серьезность возмутила меня.
– Вы не правы! – закричала я. – Она возвращается только потому, что очень несчастна и страдает.
– Она никогда не была несчастной, – сказал Пенамон с горечью. – И разве я когда-нибудь жаловался на то, что она не заботилась обо мне?
Он говорил с таким чувством, и я впервые задумалась: ведь мой хозяин был не более счастлив, чем его жена. Однако он хранил свое несчастье в глубине сердца, в то время как она обременяла нас и его своими жалобами. Вполне естественно, что он не обращал внимания на ее жалобы и печали в равной мере, как и на свои собственные. Он был слишком жестким человеком, чтобы вызвать к себе жалость, но я сочувствовала ему, хотя не осмеливалась произнести это. Я всматривалась в темноту, затем тихо сказала:
– А вы когда-нибудь интересовались ею самой и ее жизнью?
– Откуда мне знать? – спросил Пенамон беспомощно. – Она никогда не была счастлива со мной.
– Но ее девичество? – упорствовала я. – Разве это не счастливое время для нее?
Лицо Пенамона помрачнело.
– Это было хорошее время для детей, у этого проклятого фараона было искреннее сердце. Он жил в шутовском раю, где добрый бог всех любил, но не заботился о тех людях, которые голодали в другой части Египта, территория которой была захвачена врагами. Счастье того времени было подобно отравленному цветку.