Фальконе и его подруга Мария Колло как ни в чем не бывало приглашали Штелина в мастерскую на свои пирушки, благо он хорошо говорил по-французски. Всякий раз он видел, как утверждается будущий памятник. Безгласный Петр в нерусской одежде, не ведомый никому всадник, без скипетра, державы, без короны взлетел на край скалы. Это самоубийство! Подвел Россию к пропасти?..
Однажды Штелин пришел в мастерскую, когда там никого не было. Пьяный сторож храпел в углу. Большая модель памятника высилась на дощатом помосте. Низкое закатное солнце смотрело в широкое окно. Тень всадника и коня на белой стене то расплывалась, то придвигалась из солнечной дымки. Тень Штелина тоже обозначилась где-то внизу.
Невесомые тени сошлись. Конь мчался на Штелина, можно было тронуть его рукой, и всадник был рядом, узнаваемый разом по силуэту — Петр! Солнце входило в мастерскую, гасло и вновь входило, огромный всадник и его конь надвигались, это был не просто конь — буря, пылающая жаром, никто, кроме Петра, не мог обуздать такого коня, эту стихию, сдержать ее над бездной.
Воля — вот чего всегда не хватало России, вот что внезапно увидел Штелин — воплощение воли! Идея личности Петра явилась Штелину, об этом он подробно написал своему другу в Лейпциг. Сам ли он высмотрел ее в памятнике, или же она была задумана скульптором — неважно, важно, что эту суть он прочел без надписей, без аллегорических фигур, они все вошли в него, все победы Петра, реформы, одоления…
Тень не нуждалась в деталях, она была идеальным обобщением. До сих пор Штелину не удавалось определить характер Петра — вспыльчив, но и дьявольски терпелив, умел ждать и не умел ждать, то скуп, то щедр, то остроумен, то пьяно-туп. Что он был за человек? На этот вопрос Штелин обычно отвечал, что гений непостижим, гений не следует логике, гению диктуют не знания, не обстоятельства, его ведет божественное озарение, не ведомое прочим натурам.
Фальконе на это пожал плечами — скульптору эти пышные слова ничего не дают. Его материал — глина, а не слова.
Нахальный француз, грубиян, выпивоха, зубоскал — он постиг, его осенило! Глина! За что, спрашивается, этому прощелыге такая милость, почему ему достался Божий промысел? Несправедливо!
Вдоль стен на полках стояли бюсты Петра, Екатерины, самого Фальконе, Дидро — вылепленные Колло. Тонированная голова Петра выделялась своей мощью.
На глазах Штелина один за другим сменялись правители, государыня Екатерина пятой была — каждый был понятен, явление же Петра чем дальше, тем становилось загадочней. Как он мог из духоты ленивого кремлевского быта, из вялой, замкнутой российской жизни взлететь — этот стремительный вихрь, закружить всех, увлечь… Откуда такая тяга к просвещению, отказ от царской роскоши, как появился этот сгусток энергии, эта стрела, пущенная невесть кем… Однажды Ломоносов сказал Штелину: «Следы Петра надо искать не в прошлом, они идут к нам из будущего».