Нас больше влекло прошлое, когда Россия мужала, поднималась как на дрожжах… Молочков рассказывал о том времени горячо и странно.
Странность же заключалась в том, что все, что происходило с Петром, происходило как бы в присутствии Молочкова. Он являлся к нам из другой эпохи и торопился сообщить новости.
Как-то, когда Молочков вышел, Серега Дремов произнес:
— Очевидец!
Ничего удивительного в этом для Челюкина не было, он считал, что самый неизученный феномен — это Время. Каждый живет в своем времени. Например, Антон Осипович остался жить в Советском Союзе. Сам Челюкин обитал в том быстротекущем времени, в каком жили его сезонные букашки, а то и однодневки.
— Врет, как очевидец, — сказал Антон Осипович, подчеркивая слово «врет», хотя нас поразило «очевидец», — а ведь именно очевидцы-то перевирают — заботятся о впечатлении, им надо удивить, ужаснуть, обрадовать.
— Чего вы хотите, — обращался к нам Серега Дремов, — разве мы больше знаем, что там за кремлевскими стенами? Тоже гадаем, ловим слухи.
О чем-то Молочков явно умалчивал: говорит-говорит и вдруг оборвет себя. Иногда злился на кого-то из петровских деятелей: только и знают толковать, кто ближе государю, кого куда назначат.
Признался в своих симпатиях к Анне Монс, любовнице Петра.
Насчет Меншикова выразился так: «Раз государь держит его, не удаляет, значит, есть основания».
Или вдруг: «Мне кажется, Меншиков благородного происхождения».
Дремову нравилось воображать, будто Молочков встречался с Петром Великим, однажды он попробовал подступиться к этой теме, Молочков ответил: не, мол, не получилось.
Серьезный его тон смутил Серегу. Гераскин погрозил пальцем: «Не вникай, не нашего ума это дело».
Посидев в тюрьме, Гераскин твердо усвоил, что все люди психи, у каждого свой Фантомас, у одних торчит, у других спрятан. Мир полон чудес, чудеса украшают жизнь, и не надо их разоблачать. Что касается Времени, то все как нельзя просто:
Время, времячко идет,
Время катится,
Кто не пьет,
Не………………,
Тот спохватится.
Любовь Молочкова к Петру удивляла и нравилась Гераскину. Хоть один достойный правитель нашелся.
— А может, там были сведения о заграничных счетах сенаторов, — не унимался Молочков.
— Уже тогда изловчались, — сказал Дремов.
— Много не надо смекнуть: у нас в России деньги не спрячешь, — сказал Гераскин.
Антон Осипович, человек практичный, поинтересовался судьбой заграничных счетов — что с ними стало?
Вздыхая, Молочков выдавал чужие секреты. Окном в Европу стали пользоваться сразу, пристраивали капиталы в банках голландских, английских.
Князь Голицын, князь Куракин, кое-кто из Долгоруких, более всех, конечно, Меншиков. После его смерти императрица Анна Иоанновна вместе со своим фаворитом Бироном немедля принялась выяснять, как вызволить меншиковские вклады из голландских и английских банков. Банки пояснили, что деньги могут забрать только законные наследники. Эти заграничные банки позволяют себе. Бирон пораскинул мозгами и придумал комбинацию — царским указом помиловали и вернули из Березова сына и дочь покойного князя Меншикова. Бирон принялся их обхаживать. К дочери светлейшего посватался Густав Бирон, брат фаворита, они сочетались браком и отправились в Европу за деньгами. Сын же Меншикова задержался, пришлось его припугнуть, дали ему какое-то звание, деревушку, сотню крепостных, и все заграничные капиталы Меншикова прибрали к рукам.