Однако, между тем, прошли мы гостиную, входим к Раисе Павловне… Сидит моя Рая, генеральская невеста, глаза наплаканные, большие, прямо так на меня и уставилась… Опустил я глаза… Неужто, думаю, это она, моя Раинька? Нет, не она, или вот на горе стоит, на какой-нибудь высочайшей… Ну, стал я у порога, а генерал к ручке подошел. «Вот, говорит, вы, королевна моя, сомневались, а он и приехал!..»
Приподнялась она, оперлась руками на столик, глядит на меня, будто узнать не может. Генерал тоже повернулся, смотрят оба, а я… стою в Раиной комнате… у порога-с.
«Васенька…» — хотела, видно, сказать что-то, потом откинулась на кушетку и засмеялась…
«А что, говорит, можете вы его в лакеи к себе определить?» Генерал и обрадовался: «Могу, говорит, если вы, моя королевна, пожелаете…»
«Что ж, говорит, возьмите, только жалованьем, говорит, не обижайте…»
У г-на Кругликова что-то вдруг сдавило горло. Он опустил голову, скрывая от нас лицо, и в комнате водворилось молчание. Даже Копыленков только глядел на писаря широко открытыми, как будто удивленными глазами, не смея нарушить тишину, наполненную тяжким сознанием глубокого человеческого унижения…
Наконец Кругликов перевел дух и посмотрел на меня каким-то свинцовым, тусклым взглядом.
— Вот тут-то, — сказал он с расстановкой, — вот в эту самую минуту, в меня, милостивый государь, и вступило. Точно я ото сна очнулся. Гляжу: комната знакомая, будто сейчас еще мы в ней с Раичкой вечером сидели. На кушетке сидит сама она, лицо закрыла, перед ней генерал семенит, а рядом столик открытый… И вспомнилось мне вдруг, как я оттуда пистолетик вынул. Да ведь он, думаю, и теперь в пальто у меня в кармане лежит… Повернулся тихонечко, вышел в переднюю. Пистолетик в боковом кармане прикорнул, будто вот дожидается. Вынул я его и, помню, даже засмеялся.
Пошел опять назад, тороплюсь, как бы, думаю, генерал-то лицом к двери не повернулся… Повернись он, кажись, ничего бы этого не было. Да нет, Раиса Павловна плачут, лицо закрыли, генерал руки от лица отымает. Вошел я, Раиса Павловна отняла руку, взглянула да так и замерла. А я… ступил два шага… только бы, думаю, не повернулся… И раз-раз в него… сзади…
— Убил? — в ужасе приподнялся Копыленков.
— Нет, не убил, — с вздохом облегчения, как будто весь рассказ лежал на нем тяжелым бременем, произнес Кругликов. — По великой ко мне милости господней выстрелы-то оказались слабые, и притом в мягкие части-с… Упал он, конечно, закричал, забарахтался, завизжал… Раиса к нему кинулась, потом видит, что он живой, только ранен, и отошла. Хотела ко мне подойти… «Васенька, говорит, бедный… Что ты наделал?..» — потом от меня… кинулась в кресло и заплакала.