— Но Сыр и Дрожжи, — заключила Кимми, — продержался недолго. Ну вроде как — вошел и вышел, понимаешь? Совсем как идиот Аарон. После этого я начала изучать свою сек-сальность. Чем, наверное, занимаюсь до сих пор. Плюс искусство. Которым я, ну, безословно поглощена. Но все же, Джон, тебе здорово повезло. С Фрэнки.
— О да, — охотно согласился он. — Знаешь, ее как будто ничто не беспокоит. Не могу навскидку придумать ни одной вещи. Не считая нашего местного бродяги, конечно. Она его ненавидит. Заставляет меня ездить кружным путем. Не знаю, что на нее нашло, но тем не менее.
— Он мерзкий, этот парень. Жуть берет. О господи — это же стилтон? Я о нем слышала, но никогда не пробовала. Он, кажется, очень ядреный? А синее съедобно?
— Оно самое вкусное, — улыбнулся Джон. — О, посмотри — настоящий экстаз. К нам идет Джуди со своим кофе, от которого так бьется сердце.
— Самый большой для тебя, Джон, — сказала Джуди, ставя перед ним чайную чашку и блюдце. Аромат немедленно ударил в нос. — Я вернусь с твоей чашкой через минутку, Кимми, хорошо?
Джуди протиснулась за стульями и продолжила хлопотать у большой хромированной кофеварки (размером с половину платяного шкафа), которую Лукас купил у… «Би-би-си», по-моему, так Элис мне как-то раз говорила. Сама Корпорация перешла на одноразовые пакетики или что-то вроде того — но это громадное чудовище, это то, что надо, смотрите: она мелет зерна (цвета горького шоколада, континентальной обжарки — согласно инструкции Лукаса), а затем готовит из них поразительно насыщенное, крепкое, ароматное пойло. Не одну пачку уже извели.
— О чем это вы, мальчики, треплетесь? — спросила она через плечо у Тедди и Джейми, пока обжигающий кофе, свистя и булькая, изливался в любезно подставленные многочисленные чашки из белого тонкого фарфора.
— Ну… — выдавил Тедди, — я просто и, несомненно, весьма занудно посвящал Джейми в детали своей далеко не блестящей актерской карьеры. Последнее, что я делал, было для, гм? — зубной пасты, Джейми. За грехи мои тяжкие. «Кэпитал Рейдио»[52] или что-то в этом роде. «Ты взаправду чувствуешь яркий белый вкус!» Это была моя реплика. «Ты взаправду чувствуешь яркий белый вкус!» Да. Раз шестьдесят заставили это сказать. Сначала было так: «Ты взаправду чувствуешь яркий белый вкус!», но потом писатель — я знаю: невероятно, да? Но писатель, ладно — мистер Чарлз Диккенс — потом решил, что нет, ударение все-таки должно быть на «чувствуешь». Так что мы начали с начала. А потом еще раз. Без шуток. А еще я позирую, если это можно так назвать. О да — этим я тоже занимаюсь. Для таких — ну, знаешь, маленьких таких забавных почтовых каталогов, которые вываливаются из газет, и ты выбрасываешь их в помойку. В кардиганах, которые, похоже, только почтальоны и носят. Как-то раз я полдня провел с машинкой для стрижки волос в носу, воткнутой мне в левую ноздрю, — честное слово, я еле дышал. «Улыбайся, — говорили мне. — Выгляди счастливым».