Отпечатки (Коннолли) - страница 99

О боже. Не то что бы оставить девушку в покое (там, надо признать, где она совершенно счастлива быть) хоть в некоторой степени ново для Джейми. (Ммм… ммм… это настойчивое давление глубоко у меня в голове — ничего не чувствую, одно блаженство…) Нет-нет. Не ново, нет. Сколько раз я смотрел на девчонок и думал: дааа… может быть — всего лишь может быть, если я встану и на сей раз хоть что-нибудь дня этого сделаю — сейчас, прямо сейчас: сделай что-то сейчас, ради бога, прежде чем она уйдет, — тогда, быть может, о господи, только быть может сегодня вечером она окажется в моей постели. Но нет. Ни разу. Они всегда словно чуяли что-то. И они, эти бесконечно дрейфующие пред его взором видения, всегда оказывались далеко. После чего окончательно исчезали из виду.

Я лежу, изнуренный и бесполезный, в полуобмороке крайнего удовлетворения. Я не хочу, чтобы это кончалось: я умиротворен — и это хорошо. Но еще лучше, однако, — намного лучше, — что я теперь уравновешен; уравновешен, да, и почти расплавлен.

— Сказать тебе, а? — спросила Мэри-Энн, когда Дороти пилотировала ее в столовую, — Кимми шла за ними, и все трое наслаждались градом приветствий и ужасно забавных восклицаний: Майк машет нам салфеткой, смотрите, — а Уна подняла бокал (с этой своей красногубой и словно тайной полуулыбкой). Тедди разливает вино, а Джуди яростно спорит о чем-то с новичком, кажется, Джейми его зовут, который вроде бы весьма доволен собой (Джуди любит шутки). Фрэнки и Джон, я так думаю, еще не пришли? Да — еще не спустились. — Сказать тебе, что мне больше всего нравится в ужине? — настаивала Мэри-Энн.

— Что, ангел мой? — улыбнулась Дороти. — Что тебе нравится больше всего?

— Да, — вступила в разговор Кимми. — В смысле, ну — вряд ли это еда, а? Сегодня, впрочем, она может оказаться и получше, с новым-то поваром.

Мэри-Энн довольно долго качала головой — тянула время до тех пор, пока просто не могла ни секунды больше хранить в себе новость; а затем в восторженной спешке, распахнув глаза, она, ох — сказала им:

— Одевание! Мне нравится, когда мы решаем, что надеть и всякое такое, мамочка, а особенно, когда мы подходим друг к другу, как сейчас.

И Дороти, да, — она поняла. Потому что в эти дни, мм — ей тоже это очень нравилось. Дело в Лукасе, конечно, это он едва ощутимо направлял ход вещей. Прежде Дороти спускалась к столу, ох — да вообще-то в чем попало, что под руку подвернулось: чаще в том же, в чем ходила весь день. Еще один или два обитателя вначале поступали так же. Особенно памятен Тедди — не самый элегантно одетый мужчина всех времен и народов, надо сказать (Джуди вечно его пилит). Майк и Уна — о, они всегда были, конечно, совершенно великолепны. Он в одном из экспонатов своей, похоже, бездонной коллекции пугающе одинаковых свободных саржевых дембельских костюмов (а порой даже с жестким, блестящим воротничком, и видно было, как медная булавка мерцает над узлом галстука — хотя он признавал, что из-за нее ему больно жевать и глотать; начав готовить, он стал ограничиваться всего лишь кашне). Уна выглядела изумительно, как обычно: волосы собраны в шиньон, иногда костюм-двойка, темно-изумрудный или антрацитовый (или празднично пышный, роскошный — такой у нее тоже был) — а иногда очень искристое коктейльное платье (с корсетом на талии), ей ужасно идет, а к нему, быть может, сандалии на платформе (ремешки туго затянуты вокруг лодыжек в темно-коричневых рубчатых чулках), и тогда волосы, допустим, подвернуты и сексуально закручены в великолепную прическу «под пажа» — и непременно влажная ярко-красная помада. Даже сумочки и косметички всегда соответствовали; она собирала все это барахло, как-то раз мимоходом сообщила она Дороти, за много лет до того, как хоть что-то подобное хоть ненадолго стало модным; общее помешательство закончилось, разумеется, и теперь прокладывало путь к полноценной и нестареющей «шикарной простоте».