Имперский маг. Оружие возмездия (Ветловская) - страница 31

Хайнца подташнивало от животного ужаса, колени подкашивались, и в единый миг припомнились все слышанные когда-либо истории про то, как рядовых, оскорбивших больших начальников, отправляли под трибунал. Всё происходящее вокруг слышалось будто сквозь вату.

Офицер в чёрном тем временем отдал папку услужливо подскочившему ротному и объявил солдатам:

— Завтра с каждым из вас я проведу индивидуальное собеседование. Запомните: вы можете говорить что угодно и как угодно — но не смейте мне лгать. Лжецов буду наказывать самым строжайшим образом. А теперь — все свободны до завтрашнего утра.

Никто из солдат не сдвинулся с места. Белобрысый офицер, не обращая на них более никакого внимания, поманил пальцем Фрибеля:

— Подойдите-ка сюда, шарфюрер.

Фрибель подошёл, глаза у него совсем потухли. Особоуполномоченный что-то спросил, и Фрибель, мучительно запинаясь, долго говорил в ответ. Офицер покосился на шеренгу, махнул Фрибелю рукой — мол, свободен — и поманил к себе прохлаждавшегося в сторонке штурмбанфюрера. Тот сразу скис и приплёлся с таким видом, будто ожидал побоев. Долговязый офицер, склонившись, навис над ним, сложив руки за спиной:

— Милостивый мой государь, вы хоть сами-то знаете, что вы мне подсунули?..

Дальнейшего Хайнц не слышал. Фрибель по приказу ротного в спешном порядке увёл своих солдат. Уже у казармы, обогнав колонну, к нему привязался Хафнер:

— Шарфюрер, разрешите обратиться?..

Фрибель тяжело шевельнул челюстью. Хафнер понизил голос:

— А рядовой Радемахер назвал оберштурмбанфюрера говном…

И Фрибель, всегда благосклонно принимавший подобные секретные донесения, ни за что не упустивший бы возможности устроить несдержанному на язык Радемахеру большую нахлобучку, Фрибель, считавший стукачей своей второй парой ушей, неожиданно рявкнул:

— А ну пошёл вон!!!

Адлерштайн

19 октября 1944 года

Прижавшись затылком к тёплому дереву, Хайнц посмотрел вверх, на перекрещивающиеся под потолком резные балки. Балки были украшены изображениями роз и крестов. Хайнц принялся считать кресты, но скоро сбился, да и шея затекла — и потому уставился в противоположную стену. Панели на ней были из морёного дуба, и волокна тёмной древесины слегка серебрились под сумеречным светом из окна. Окно занимало всю стену в конце коридора. Высокое, как и все окна в штабе, стрельчатое, в частом переплёте, с выложенным цветными стёклами гербом вверху. На гербе было что-то вроде лилии, и ещё щит, и какой-то зверь. Хайнц не разбирался в геральдике. За окном жемчужно светлело небо.

Хайнц зевнул, едва не раздирая рот. Нестерпимо хотелось спать. Голова была как чугунная чушка — будто с перепою. Ещё в первую неделю после приезда в Адлерштайн, когда уже выяснилось, что от отделения не требуется ровным счётом ничего, кроме как единственно наличия, Хайнц в порядке эксперимента набрался до потери пульса — впервые в жизни. На следующий день после проведения опыта он чувствовал себя так же, как сейчас. Даже хуже. Ощущения ему не понравились, поэтому больше он не пил.