Происходящее по другую сторону решетки зачаровало Брюса, он так и стоял на коленях, прижавшись к решетке правым ухом. Будь крики погромче, они бы, наверное, не загипнотизировали его до такой степени. Но они едва слышались, и он представлял себе, что подслушивает что-то ужасное, что-то жуткое и демоническое, а преступник приложил немало усилий для того, чтобы эти преступления так и остались в секрете. И его неподвижность объяснялась не только зачарованностью, но и страхом за свою жизнь, убежденностью, что происходящее с этими людьми скоро случится и с ним, и это будет нечто сверхъестественное, а оттого еще более ужасное.
Но вскоре голоса доноситься перестали. Его правое ухо (оно болело оттого, что Брюс очень уж сильно прижимался им к решетке) слышало только тишину.
Двойник доктора Генри Лайтнера спустился в подвал, чтобы присутствовать при уничтожении и переработке ночной смены персонала больницы, членов которой арестовали еще в четыре утра.
Семнадцать человек сидели на полу. У каждого в левом виске поблескивала серебристая шляпка гвоздя.
Восемнадцатая, умершая медсестра с залитыми кровью глазами, лежала на спине посреди комнаты. Ее ценность для Коммуны оставалась неизменной, что мертвой, что живой.
Строителем был молодой человек с вьющимися светлыми волосами и светло-коричневыми глазами. По какой-то причине, известной только Создателю, все Строители были молодыми мужчинами и женщинами и, по человеческим стандартам, очень красивыми, хотя красота для коммунаров ничего не значила.
Замененные клонами-двойниками сотрудники ночной смены теперь подлежали уничтожению, причем речь не шла об убийстве. Их тела стали бы вещественной уликой, доказательством того, что в Рейнбоу-Фоллс происходит тайная революция, поэтому они должны были исчезнуть бесследно.
Вырыть могилу для массового захоронения и скрыть ее от всех глаз – задача не из легких. Рано или поздно такие могилы кто-то да находил.
Дым погребального костра обладал специфическим запахом, который мог встревожить даже самую глупую овечку, не подозревающую о нависшей над ней угрозой.
Строители решали проблему человеческого мусора исключительно эффективно.
Курчавый блондин начал убивать и творить.
Вначале крики обреченных раздражали Генри Лайтнера, но менее чем через минуту уже доставляли наслаждение. Как и все коммунары, он не интересовался музыкой или какой-то другой формой искусства, ибо искусство отвлекало от работы, а потому снижало эффективность. Но он чувствовал, что эти сдавленные крики и застревающие в горле рыдания тянули на музыку.