— О, Пита... — пробормотала Кэти, обмякнув перед маленьким алтарем. Передернувшись, она притронулась к ярко-лиловым светящимся надбровным дугам черепа. — Я должна выйти за Мориса, и чем скорее, тем лучше. Сейди необходим отец. Знаю, со временем она примирится с Морисом.
— Но если ты сама не любишь его...
— О, Пита, если бы на свете и вправду существовало колдовство! Если бы ты только унаследовала дар Лупе и сумела состряпать зелье, от которого я влюбилась бы в Мориса без памяти!
Пита застыла, борясь с уязвленной гордостью и глубокой скорбью.
Кэти мгновенно поняла, что натворила.
— Пита, прости! Напрасно я сравнила тебя... но я не хотела...
— Все всегда хвалят только Лупе, даже ты, — произнесла Пита сдавленным, оскорбленным голосом.
Последовало неловкое, ледяное молчание. Обе женщины почувствовали страх отчуждения.
Слишком поздно Кэти поняла, что собственная боль ослепила ее и привела к необдуманной жестокости.
Простого извинения здесь уже было мало.
Одно дело — когда Пита сама пыталась принизить себя и свои таланты, и совсем другое — критика со стороны. Кэти знала: одного неосторожного замечания или шутки по поводу того, что Пита — сплошное разочарование по сравнению с ее матерью, хватало, чтобы обычно жизнерадостная Пита несколько дней ходила мрачнее тучи.
— Пита, я и вправду не хотела тебя обидеть. Ты же сама понимаешь. Я даже не верю...
— Нет, веришь, — угрюмо перебила Пита.
И ты права: дара Лупе у меня нет. Я всего лишь жалкая обманщица. Мои заклинания никогда не действуют — вспомни Пачеко! Так кого же я пытаюсь обмануть?
Кэти медленно подошла к Пите, но, когда попыталась обнять и утешить ее, та отстранилась.
— Прошу тебя, прости! Мне невыносимо думать о том, что завтра я уеду, так и не помирившись с тобой...
Взгляд обиженной Питы метнулся мимо Кэти и остановился на суровой фотографии Лупе, которая вновь стала испускать радужное свечение.
— В меня никто никогда не верил. Особенно мать... а я так старалась! И до сих пор стараюсь...
— Я верю в тебя, Пита, и всегда верила. Если бы не ты, в детстве я была бы несчастна.
Но Пита еще колебалась и заговорила, лишь выдержав продолжительную паузу:
— Значит, ты позволишь мне доказать и тебе, и матери, что все вы ошибались?
— Я и так знаю, что совершила ошибку.
— Нет. Я — дочь великой Лупе Санчес, а это кое-что значит! — провозгласила она с оттенком надменности, свойственной Лупе. — Если я приготовлю снадобье матери, вызывающее истинную любовь, ты дашь его Морису и примешь сама, когда приедешь забрать отсюда Сейди?
Кэти считала, что прибегать к помощи колдовских снадобий нелепо. Но сейчас она была готова на все, лишь бы умилостивить Питу.