Гунны молча выслушали Максимина, вскочили на коней и поскакали к Аттиле. Вскоре они вернулись, и Вигила отметил, что с ними уже не было Эдеко. К удивлению Максимина и Приска, они с точностью пересказали все выданные римлянам инструкции и содержание письма и приказали как можно скорее удалиться, если римлянам нечего сказать в дополнение. При этих словах посол с Приском пришли в еще большее недоумение: каким образом гуннам стало известно принятое втайне решение императора? Тем не менее они решили настоять на своем, не открывая цели посольства. Поэтому Максимин ответил, что, было ли целью посольства сказанное гуннами или что-либо другое, об этом должен узнать их повелитель и что он, Максимин, не будет разговаривать с кем бы то ни было, кроме Аттилы. Тогда гунны предложили римлянам немедленно удалиться.
Римлянам ничего не оставалось, как заняться приготовлениями к отъезду, и вдруг Вигила стал ругать Максимина за разговор с гуннами и заявил, что лучше быть уличенными во лжи, чем удалиться ни с чем. «Если бы мне удалось поговорить с Аттилой, – сказал он, – то я легко убедил бы его прекратить вражду с римлянами, так как я подружился с ним во время посольства Анатолия». Вигила надеялся, что под видом посольства найдет предлог переговорить относительно плана, принятого против Аттилы, и принести золото, в котором нуждался Эдеко, по его собственным словам, для раздачи подчиненным ему людям. Очевидно, он даже не мог предположить, что Эдеко уже предал его. Когда поклажа была уже навьючена на животных и Максимин, вынуждаемый обстоятельствами, приказал двигаться в обратный путь, пришли гунны, которых римляне до этого не видели, и сказали, что Аттила позволил римлянам остаться до утра. Они привели быка и принесли немного рыбы, по их словам, в дар от Аттилы. Римляне поужинали и легли спать. С наступлением следующего дня они надеялись на лучшее, но были сильно разочарованы. Пришли вчерашние гунны и передали приказ удалиться, если римлянам нечего сказать в добавление к уже известной Аттиле информации. Римляне, ничего не ответив, стали готовиться к отъезду. Но опять вмешался Вигила. Он настоятельно советовал Максимину сказать, что у него есть и другие заявления. Однако находившийся в большом унынии посол отказался это сделать.
Приск, видя состояние друга, решил взять инициативу на себя. Он взял Рустикия, который знал гуннский язык, подошел вместе с ним к Скотте и пообещал, что Скотта получит от Максимина множество даров, если выхлопочет ему аудиенцию у Аттилы. Приск объяснил, что посольство принесет пользу не только римлянам и гуннам, но и лично Скотте, а под конец добавил, что, как ему сказали, Аттила слушается Скотта, но это все только слова, которые не будут заслуживать доверия, если римляне не узнают на опыте силу его влияния на Аттилу. Скотта обиделся на этот оскорбительный намек и, сердито прервав Приска, заявил, что никто не имеет большего влияния на Аттилу, чем он. Желая доказать свои слова, он вскочил на лошадь и поскакал к шатру Аттилы. Приск поспешил к Максимину, предававшемуся унынию в компании Вигилы. Выслушав рассказ Приска, посол бросился к нему со словами благодарности и отозвал людей, уже выступивших с вьючными животными. Вскоре Скотта вернулся и сказал, чтобы они явились в шатер Аттилы.