Инга неуверенно кивнула.
– Почему ты все время живешь один, так далеко от города? – тихо спросила она.
* * *
Фридрих многого недоговаривал, щадя и без того растревоженные чувства Инги.
Много лет назад он оказался тем, кого судьба вырвала из общего строя, бросив в стремнину роковых событий. Он не сумел справиться с юношескими эмоциями, поставил под сомнение право таинственной, безликой силы решать, кто из младенцев будет жить, а кто навек сгинет в темной пучине Бездны.
Прожитое проносилось перед мысленным взором. Нелегкая судьба спрессовывалась в ярких, не потерявших остроты воспоминаниях. С высоты прожитых лет он понимал: вызов, брошенный Бездне, ему бы простили, списав на юношеское безрассудство, настоящая «вина» заключалась в том, что он выжил, сумел вернуться из мрачных пучин, не раскрыв их тайн, но потеряв своего эмиранга.
– Меня изгнали из Лазурного Чертога, – глухо произнес отшельник.
– За что, дедушка? – вскрикнула Инга.
– Я погубил эмиранга, – скупо ответил Фридрих. – Такое в пору моей юности не прощали.
– Но ты же сам сказал: целое поколение выросло без эмров!
Он горько усмехнулся.
– Все относительно. Законы в те времена были другими. Эмиранги появлялись все реже, и человек, допустивший гибель симбионта, должен был понести публичное наказание.
Инга почувствовала спазм, словно ей не хватало воздуха. Ведь несколько минут назад она пыталась задержать дыхание, и что из этого вышло? Как же дедушка Фридрих оказавшись один, без эмиранга, сумел выжить?
Он перехватил ее взгляд, и внезапно произнес, в разрез с леденящими мыслями девушки:
– А это уже другая история. Трудная, но по своему счастливая. У меня была тайна, она и помогла выжить. Но давай обо всем по порядку, раз уж зашел такой разговор.
Инга кивнула, даже не представляя, что могло спасти изгнанного из города юношу?
* * *
Фридрих начал рассказ издалека. Его голос теперь звучал спокойно, вдумчиво:
– В пору своей юности я, как и любой подросток, грезил приключениями. Мы с эмирангом надолго уплывали из дома, исследуя окрестности Лазурного Чертога, иногда вопреки запретам взрослых забирались очень далеко. Мир казался таким светлым, лучистым, простым, беззаботным. Мне очень нравился стекловидный лес, особенно в солнечную погоду, когда он весь искрился, полыхал, – я мог часами парить над ним, любуясь преломленным в зарослях солнечным светом.
Отшельник сделал глоток терпкого, уже остывшего отвара, затем продолжил:
– Как-то раз мы с эмром плыли вдоль границы между кристаллическими зарослями и Песчаной Рябью. Помню, что близился закат, и в красноватом сумраке все выглядело таинственным, даже немного зловещим.