Как только тропа стала шире, Конан объехал стадо и проскакал по деревушке: чумазая ребятня бросилась врассыпную, дворняги отскакивали, отчаянно гавкая вслед Имиру. Единственным общественным заведением в Кшесроне была гостиница, верхний этаж которой высился над грязными деревенскими развалюхами; над дверным косяком была прибита ветка.
Чтобы попасть в город, надо было подняться на утес по вырубленной в скале узкой крутой дороге. Это был единственный путь, и Конан заключил, что при упорной защите город будет совершенно неприступен. Склоны утеса почти что отвесны, а с тыла город защищает громоздящаяся над ним гора Чаф. Преодолеть все эти препятствия под силу разве что отряду легковооруженных киммерийских горцев.
Имир, едва ступив на дорогу, отказался идти вперед. Напрасно всадник пришпоривал его: конь стоял будто вкопанный. В конце концов Конан спешился и начал подниматься по склону, ведя под уздцы упирающегося коня. На протяжении всего подъема лошадь закатывала глаза, прядала ушами и вела себя так, как если бы чуяла некое зло, неподвластное человеческому восприятию.
Человек и упирающийся конь достигли наконец тесной каменной площадки перед городскими воротами, находящейся на головокружительной высоте. Двое вооруженных стражников, более крупных и рослых, чем заморийцы, стояли перед распахнутыми обитыми бронзой воротами.
— Кто ты такой и по какому делу? — лаконично спросил один из стражей, сурово глядя на Конана.
— Ниал, наемный солдат, — ответил киммериец. — Я слышал, вам нужны такие, как я.
— Были нужны, — язвительно скривив губы, ответил солдат. — А теперь нет. Ты опоздал.
— То есть все вакансии заняты?
— И твое путешествие оказалось напрасным.
Стражник говорил по-заморийски с незнакомым акцентом.
— Вас обоих недавно наняли? — спросил Конан.
— Да, мы из Вольного отряда капитана Катигерна.
Конан, которого раздражала грубая манера стражника, старался сохранять спокойствие.
— Откуда ты родом, дружище?
— Мы бритунийцы.
— Да что ты! Где я только не путешествовал, а в Бритунии не бывал. Мне до зарезу надо поговорить с чиновником, который вас нанимал, какого бы ранга он ни был.
— Сегодня уже поздно. Попробуй завтра утром.
Конан хмыкнул:
— Есть ли в Йезуде постоялый двор, где я мог бы заночевать, оставив лошадь в конюшне?
Солдат презрительно захохотал:
— Любой дурак знает, что только жрецы и работники храма могут приклонить голову в стенах Йезуда.
Конан так и вспыхнул от ярости. Он и без того был раздосадован медлительностью стада и упрямством жеребца, но стражник своей наглостью довел его до белого каления. Удержавшись от грубых слов, Конан постарался запомнить грубияна, чтобы при случае свести с ним счеты. Притворяясь хладнокровным, варвар спросил: