После этого гвардейцы согнали народ на утренний церемониал. Теперь в унылых шеренгах все больше можно было насчитать небеспричинно сияющих лиц — это оружие воскрешало самые глубинные мечты.
Автандил Первый взошел на трибуну. В шлейфе свиты тянулся лоснящийся Зюбер, за ним с напряженным лицом семенил Сыромяткин — поэт Подутюрской Республики. В своей голове он нес «Поэму-манифест».
Увы, в сей день великий не было оркестра. Уж и посылали за музыкантами, и в двери барабанили, но хитрые трубадурики попрятались, как крысы при облаве.
Верховный Иерарх начал тронную речь. Он не упомянул сегодня о темпах строительства, потому что, говоря о великом, опускают малое, он вспоминал долгую и трудную историю их общества, дорогу и ее проторителей и многое другое, что обыденному пониманию не подлежало. И как хитрый оратор, умело убаюкивающий толпу, внезапно огорошил:
— И вот сегодня произошло великое событие: родилась наша родина — Подутюрская Республика. Ура!
— Ура! Ура! Ура!
— Стреляйте же! — крикнул Автандил своим гвардейцам.
— В кого? — спросили те, снимая автоматы.
— В небо!
И они стали весело крошить небесную синь. А потом показал себя Сыромяткин. Полминуты назад он стал Государственным Поэтом первого ранга и, вдохновленный шквалом событий, прочел «Поэму-манифест» под названием «Создалась Подутюрская Республика — ура!». В ней прозвучало много неплохих и даже хороших слов. Остальные были плохими и даже не очень цензурными, касались они оппозиции, то есть Карима и его подлой шайки. Малакину не упоминали. На всякий случай.
Поэму оценили большим ором. Теперь уже всем стало ясно, что Подутюрская Республика — это не шуточки. И в этот торжественный спазм на трибуну полез враждебный Карим. Он жестоко размахивал кулаками и требовал слова. Гвардейская охрана пыталась разбить ему лицо.
— Пустите его, пусть потреплется, — велел Автандил. — Плюрализм консенсусу товарищ!.. Иди сюда, дурак!
В общем, промахнулся Карим. Знал бы, подготовился лучше. А тут — растрепанные чувства и жарко в голове. Его последователи подло переметнулись во враждебный лагерь, и первым — дебил Шумовой. Подошел намедни, похлопал панибратски по щечке: «На фиг, Каря, Автандюха сильнее… А наша бабка растолстела и скоро сдохнет. Сам тягай ее на кровати». Хотел Карим как лучше. И начал верно: про мир во всем мире, разоружение и прочую подлость. Даже приплел «ненужные жертвы». За это и не простили. «Не бывает ненужных жертв!» — воскликнул Иерарх.
И никто не стал складировать автоматы в одну миролюбивую кучу. Остался Карим в полном одиночестве. Даже кто-то свистеть начал. Вот тут Верховный и предложил консенсуса и плюрализма ради расстрелять оппозиционера. Всем это сразу понравилось. Правда, нашелся один куражист, пожизненное, говорит, ему заключение присудим. Но тут насчет этого умника тоже конкретное предложение поступило. И тот, переменившись в лице, сразу усох.