Юра и Маша облеклись в одежды и спустились во двор. Больные были уже там. Вынесли даже тех, кто не мог передвигаться. Стояла здесь и кровать, покрытая простыней. Открылись ворота и гуськом, один за другим, потянулись музыканты с трубами, кларнетами, флейтами и прочим духовым скарбом. К ним решительной походкой направился Автандил.
— Почему без фраков? — строго спросил он толстячка-дирижера.
Тот стал вполголоса оправдываться, разводя при этом руками… «Видимо, трудности», — подумал Юра и направился к музыкантам. А те уже грянули вальс «Амурские волны».
— А-а, господин санитар! — недобро усмехнулся Автандил. — Вы получили мое приглашение на бал?
Юра молча кивнул. Когда музыка закончилась, он подошел к дирижеру и спросил:
— Как ему удалось уговорить вас прийти сюда?
Тот потупился и ответил, покраснев:
— Он предложил нам хорошие деньги. И все мы с радостью согласились. Кому сейчас нужна музыка? Свадеб нет, а похорон так много и жизнь настолько скверная, что о музыкантах даже и не вспоминают… Мы из городского театра, господин санитар, и этот человек по имени Автандил, дай бог ему здоровья, вручил нам задаток в настоящих американских долларах и пообещал дать остальную часть после бала.
— Сыграйте что-нибудь веселое, — сказал Юра, глянув на подошедшую Машу. — Правильно я говорю?
— Правильно, — согласилась она и погладила толстячка по щеке, и тот даже замурлыкал от удовольствия — видно, давно его никто не ласкал. — Грустная музыка нужна тем, кто устал смеяться.
Тут притащили Малакину, сняли простыню, она открыла глаза, подслеповато огляделась. Ее заботливо усадили.
— Зажгите огни! — потребовала она.
И тотчас несколько человек с торопливостью слуг бросились поджигать сваленные в кучи доски, ветки — видно, те самые, которые предназначались для сжигания доктора Шрамма. Ночь озарилась. Началось веселье. Больные пустились в пляс. Мелькали, развевались серые и клетчатые халаты, с ног слетали калоши, больничные тапочки, а толстый Зюбер собирал их в одну кучу и смеялся. Люди как угорелые носились вокруг костра, прыгали через огонь, рискуя подпалить полы, несколько человек сбились в хоровод. В отблесках пламени мелькала, кружилась череда бессмысленных лиц. Старушки в платках, мужички в порванных майках двигались вприпрыжку, вздрагивая телами, как заведенные, — все это казалось смелой выдумкой сюрреалиста, решившего воплотить свои видения в живом спектакле. Но люди не знали, что всего лишь выполняют заданные им роли, они по-детски радовались и считали, что у них достаточно поводов повеселиться. Музыканты, купленные на американские доллары, усердно раздували щеки, музыка выливалась из золотых труб, отблеск пожарища сверкал на них, точно раскаленных. А режиссер стоял в стороне и ухмылялся. Автандилу Цуладзе доставляло удовольствие наблюдать. Наконец, он сделал повелительный знак оркестру, и музыка смолкла, танцующие замерли, кроме трех-четырех, которые все еще жили в мире танца.