— А это твои проблемы… Ты же руководитель! Или только на митингах выступать можешь? — перебил Лаврентьев.
Лидер изменился в лице:
— Не забывайся, подполковник!
— Я ничего не забываю! У меня полк, а не Армия спасения! — тоже повысил он голос. — Я поставил условие…
— Ладно, давай договоримся так: я за две недели делаю ремонт, самый необходимый. А пока пусть поживут у тебя.
— Одна неделя — и ни дня больше! — отрубил Лаврентьев. — И ты обещал собрать своих архаровцев…
— Командиры ждут…
Речь подполковника была коротка, как оплеуха. Он напомнил последние случаи и предупредил, что если кто-то еще раз посмеет остановить полковые машины, то будет немедленно арестован и в наручниках посажен на полковую гауптвахту.
— На это у меня есть властные полномочия, — соврал Лаврентьев неискушенным боевикам. — А если покажется мало, применим все огневые средства полка. Если есть вопросы, я — весь внимание.
Вопрос был у Кара-Огая. Провожая Лаврентьева, он заметил мимоходом:
— Я слышал, ты пушки у себя на стадионе выкатил?
— И не только выкатил, но и точно нацелил… — дружески приобнял командир коренастого и низкорослого Огая.
— И куда же нацелил?
— На твой штаб, уважаемый Кара-Огай…
Лидер засмеялся, они стукнулись ладонью о ладонь.
— Хороший ты командир, Лаврентьев! Мне такого как раз не хватает!
— Прежде чем стать таким, я больше двадцати лет в армии оттрубил, начиная с командира взвода. А твои раздолбаи вчера надели камуфляжку, залезли на броню — и уже генералы.
На прощание они выкурили по сигарете. Лаврентьев осторожно спросил:
— Я слышал, Кара-Огай, что у тебя погибла невеста и сгорел дом?
Лидер помрачнел, покачал головой:
— Да, вот случилась такая беда.
— Как это произошло?
— Несчастный случай: взорвался баллон с газом, — сдержанно ответил Кара-Огай…
* * *
Ее вели по городу, и она давно потеряла счет времени. Рваное рубище едва прикрывало ее тело, задувал колкий ветер, почти оголяя грудь, она укрывалась, подсознательно чувствуя, что все это уже ненужно и бесполезно… Она шла в толпе кричащих людей, среди них не было ни одной женщины, бородатые, прыщавые, потные мужчины заглядывали ей в глаза, скалили зубы, а кто-то сзади — она боялась обернуться — все время подталкивал ее. Она понимала, что все хотят ее смерти. Рядом на белом коне ехал Кара-Огай, он склонялся к ней и смеялся: «Моего коня звать Мерседес». Она попадала на огромную незнакомую площадь и знала, что должна выбрать себе казнь: ее будут сжигать или вешать за все ее страшные преступления. Но Люся никак не могла вспомнить, что за прегрешения совершила, она чувствовала лишь запах гари… Потом люди куда-то исчезли, она подошла к огромной куче хвороста, под ним проглядывало что-то черное. Она наклонилась: да ведь это та самая обугленная «кукла»! Люся видит, как она начинает шевелиться, раздвигая сваленные на нее ветки, на скрюченных пальцах — кольца, «кукла» поднимает круглую черную голову, разжимает ослепительно белые зубы, но вместо слов — тягучий, болезненный стон, пронимающий до нутра, холодной змеей заползающий в душу…