Было в ней что-то материнское, в этой женщине. Русская, испанка, немка? Похожа на иностранку. Мне хотелось принести сюда тетрадь, сидеть в этом кресле на берегу и тоже писать свой роман. Но было отвратительно думать, что придется возвращаться в отель сквозь строй уличных торговцев.
И все же я встал. Прошел мимо загорающих под пальмой девчонок из Перми, к которым уже подсели два чеха и угощали их пивом. Вошел в прохладное фойе отеля «Саунд Бич», спросил у портье, где находится ближайший магазин канцелярских принадлежностей, в котором я смогу купить тетрадь. Портье долго не мог понять, чего я хочу, потом заулыбался, подскочил к другому служителю, что-то ему сказал и тот сразу куда-то убежал. «Вэйт, Вэйт», – с улыбкой успокаивал меня портье.
Я сказал себе: это просто Египет, он такой, ну что тут сделаешь? Или ты хочешь сейчас же улететь отсюда, или сесть рядом с женщиной-чайкой и писать свой роман. А в перерывах слушать «Дорз», «Джетро Талл», погружаться с маской и трубкой в воду, смотреть на молчаливых рыб, медленно заплывающих в свои коралловые своды и арки и выплывающих из них. И писать. Сидеть в кресле на берегу старого пирса – и писать. Неужели это плохо? Я дождался служителя, который пришел, важно держа тетрадку под мышкой. У него был такой вид, словно я попросил его достать немного снега – и он достал. Понятно, что сейчас будет. «Пять фунтов», – объявил портье. Я не стал торговаться и вытащил из кошелька бумажку в пять фунтов. Тут портье, немного нахмурившись, быстро произнес: «Сэвен». – «Почему семь?» – удивился я. Он стал что-то важно объяснять, что какая-то иная тетрадь, может, и стоила пять фунтов, а вот эта, что у него в руках, лучше по всем параметрам и поэтому стоит семь. Я дал ему семь фунтов.
Девчонки играли с чехами в карты. Смеялись над чем-то. Вряд ли они слышали Моцарта из-под песка – если звонки в телефоне все еще продолжались. Я подумал, что для простоты общения часто лучше плохо понимать язык того, с кем беседуешь – чтобы не нырять в его душу и не разочаровываться. Увидев меня, Света с насмешливой улыбкой сощурилась, выпятила губы и вновь повернулась к собеседнику.
Я вышел на пирс. Женщина-чайка по-прежнему что-то писала в своей тетради.
Я сел в кресло, открыл свою. И стал описывать все, что появлялось в моем воображении, весь тот мир, что возникал, вспыхивал и обретал трепещущую, вибрирующую плоть. Вначале это был лишь темный неясный хаос, как и положено при очередном создании нового мира. Потом возникла какая-то твердь. Позже в серой темноте вспыхнул неяркий свет. Наконец, зашевелились, стали подниматься, вырастать и двигаться живые существа, люди, животные, деревья, дома, трава, ветки, машины, птицы, мысли. Взошли солнце, звезды, луна. И поплыли рыбы. Да, там была глава про молчаливую, но вдруг заговорившую Рыбу-шар, которую поймал приехавший из северной страны ныряльщик, подержал ее в своих руках и выпустил. Вот что из этого вышло.