Еще несколько недель спустя, одним дождливым субботним днем, умер мой дедушка. Он жил с нами, хотя мама его и недолюбливала, и сперва никто даже не понял, что старик скончался. Он, как обычно, целый день сидел в своем кресле, глядя в телевизор, но я понял, что что-то не так, потому что он всегда кричал, когда на экране начинали драться, а сегодня — нет. Дед сам налил себе чаю, но оставил пакетик в кружке, выдул залпом обжигающий чай и тут же обмочился. Отец не позволил маме вызвать труповозку, и они круто поссорились, после чего было решено, что дедушка пока останется с нами, если не будет никому докучать. Матушка отказалась переодевать его, но отец заявил, что делать это придется нечасто, потому что потовые железы деда уже не работают. Однако отучить старикашку от чая оказалось непросто. Полагаю, если ты в течение шестидесяти лет пил по десять чашек "Брук Бонда" в день, двигательные нейроны уже не требуются.
Из дому дедушку не выпускали, поскольку он оказался склонен к невозвращению, и нам приходилось его искать. Однажды мне разрешили отправиться на охоту за дедом с папой, и мы с ним прочесывали парк, когда стало темнеть. Дюжины, дюжины их — мертвяков — сидели неподвижно под шелестящими вязами. Сидели на скамейках вокруг эстрады, чинно сложив руки на коленях, тихо дожидаясь, когда заиграет музыка. С тех пор я перестал гулять в парке.
Как-то раз я взял деда в кино. Странный поступок, конечно, но мне полагалось присматривать за ним, а шел фильм, который я действительно хотел посмотреть, один из тех ужастиков с резней и музыкой, пробирающей до костей, и я ухитрился провести старика в зал как живого, хотя билетерша и посматривала на нас подозрительно. Посередке фильма, как раз когда героиня полезла в подвал искать свою кошку, хотя и знала, что поблизости околачивается сбежавший маньяк-убийца, я повернулся и обнаружил, что старик смотрит на меня широко распахнутыми пустыми глазами. Он, конечно, не дышал, а в разинутом рту виднелся толстый сухой язык, похожий на кусок колбасного фарша. Встревожило меня то, что дед сейчас повторил одну из своих прижизненных привычек — чуть наклонил голову, чтобы взглянуть на меня, так что в тот момент я даже усомнился, действительно ли он мертв. Да, это была всего лишь иллюзия жизни, но до ужаса правдоподобная.
Несколько недель спустя в голове деда ожили еще кое-какие остаточные воспоминания, касающиеся чистки картошки. Он припомнил процесс, но, к несчастью, забыл, что применяют его к овощам, и до моего прихода из школы умудрился почти начисто снять с собственных пальцев кожу, так что я обнаружил его взирающим на жалкие костяные палочки, напоминающие плохо заточенные карандаши. А буквально на следующий день он уселся на плиту с горящими конфорками и серьезно обгорел. Мать пригрозила уйти от нас, если отец не пристроит старика куда-нибудь, так что утром я уже стоял на пороге и махал вслед дедушке, слепо ковыляющему по клумбам в сопровождении равнодушного, смолящего цигарку санитара.