«Пэм пьет перед ланчем? Значит, случилось нечто ужасное», — подзумал я. Пэм твердо придерживалась незыблемого английского правила: пить следует лишь после заката солнца.
Судя по всему, пиджак был в порядке. Пэм придирчиво осматривала меня со всех сторон и, наконец, одобрила.
Она долго разглядывала брюки, но тут я не выдержал.
— Что вы делали у Нормы?
Мне-то казалось, что неожиданная атака застанет Пэм врасплох, но я немедленно поплатился за это. По лицу Пэм пробежала тень, и передо мной стояла дочь британского полковника, с презрением относящаяся к актерам.
— Бог мой, Ники, о чем ты говоришь?
— Почему вы все были там, когда она упала?
Пэм слегка покраснела и устремила взгляд в сад, где дядя Ганс занимался своими делами.
— Иногда я просто прихожу в отчаяние, — вспыхнула она.
— Кто тебе это сказал? Дядя Ганс? Джино?
— Прелесть Шмидт. Это был уже нокаут.
— Прелесть? Откуда ей знать?
— Она говорит, что когда в тот вечер вы уходили, мать велела отвечать, что все у Ронни. А на следующее утро была к ней чрезвычайно мила и попросила держать язык за зубами.
— Но… но… Почему Анни не сказала мне? Надо же. Прелесть… Что мы о ней знаем? Она же здесь совсем недавно.
— Она поклялась, что никому не говорила, — добавил я, не очень-то веря в эти клятвы.
Пэм отхлебнула глоток джина с тоником без льда, что также было для нее необычно.
— Мне следует убить себя!
— Все так плохо?
— Конечно! А если пронюхает пресса? Или полиция?
— Расскажи же мне все.
— О, Ники, наверное, теперь я просто обязана это сделать. Признаться, давно пора, потому что кроме нас с тобой о старушке некому позаботиться.
— Не надо так говорить. Ты бы слышала ее собственные заявления.
— Ты же знаешь, что это ложь, Ники. Твоя мать — самая удивительная женщина в мире. Просто она не хочет, чтобы ее без нужды беспокоили. Но, мой дорогой, если бы ты знал, что случилось на самом деле… Скверно, очень скверно.
— Расскажи, только с самого начала, — подавшись вперед, взмолился я.
Вот что случилось в ту ночь. По крайней мере, столько мне удалось выудить из беспорядочного рассказа Пэм.
Первой «скверной» вещью, по словам Пэм, была страсть Ронни к матери. Вероятно, связь с Сильвией Ла-Мани, увлечение «звездочками» и тому подобное плюс запутанные отношения с Нормой — все это ему осточертело. Он стал преследовать мать по пятам, и это было еще «сквернее», так как сама она не придавала значения его влюбленности. Мать постоянно бывала у них на правах старинной и близкой подруги. Она же заставила Ронни дать Норме роль Нинон.
Конечно, сама мысль об этом была ему ненавистна. При всей любви к матери он не мог не видеть, что с Нормой в роли главной героини фильм провалится, и проще сразу выбросить шесть миллионов на ветер. Но мать продолжала гнуть свою линию, и через две недели после моего отъезда в Париж торжественно объявила дома, что Норма будет играть роль Нинон де Ланкло. Она бросит пить и станет брать уроки французского языка у маленького негра, которого мать разыскала в Санта-Монике. Через полтора месяца начнутся съемки.