— Ники, что она еще придумала? — набросилась на меня Пэм.
в этот момент вошла мать. Она сменила роскошное траурное одеяние на обычное платье, а поверх накинула фартук. В руке держала бутылку шампанского. Мимоходом с видом ангела поцеловав дядю Ганса в макушку, она передала ее Джино.
— Джино, милый, открой. И принеси бокалы. Соус и все остальное готовы, но могут подождать.
Джино откупорил бутылку и стал разливать шампанское в бокалы, которые достал из бара. Мать внимательно наблюдала за ним. Она предпочитала шампанское. Надо думать, привычка молодости, когда шампанское считалось высшим шиком.
Джино протянул бокал матери. Каждый из нас тоже взял по бокалу, после чего мать с печальной улыбкой повернулась к Ронни.
— Ронни, дорогой, не обращай внимания на мои резкие слова. Все это нужно было сказать несколько недель назад. Конечно, здесь нет твоей вины. Мы все беспокоились только о судьбе бедняжки Нормы. Но сейчас, я убеждена, можно с чистой совестью подумать и о себе.
У Ронни был такой же обескураженный вид, как и у всех нас. Мать поставила свой бокал на стол и улыбнулась.
— Теперь, дорогие, мне следует вас отругать. Нет, не тебя, милый Ронни, моих домашних. Я много размышляла и пришла к выводу, что вы позорно распорядились собственной жизнью.
Огорошенная этими словами, Пэм уставилась на меня. Я ответил ей не менее удивленным взглядом.
— Ты, — мать обратилась, к Пэм, — превосходнейшая дрессировщица собак, быть может; одна из лучших в мире. Но как ты распорядилась своими способностями? Да никак. Ровным счетом никак. А Джино? Когда я вспоминаю твой трюки в Манчестере, то только диву даюсь — где они? Все в прошлом, а ведь тебе нет еще и сорока. Или дядя Ганс, наш добрый, милый дядя Ганс… Я знаю, ты не виноват — кое-кому ужасно надоели тирольские песенки. Но вспомни: ты же виртуоз! Что касается Ники…
Она повернулась ко мне. — Стоило ли, дружок, пересекать Атлантику, чтобы писать никому не нужную скучную книгу? Зачем? Ведь ты прирожденный танцор. Ты забросил Академию танца. У тебя талант, а ты им разбрасываешься…
Пришел черед и Прелести выслушивать обвинения.
— Мне говорили, дорогая, что перед тобой тоже маячила карьера танцовщицы. В чем же дело — ты передумала? Я уверена, что вы все согласитесь со мной: пора положить конец безделью. Я все хорошенько продумала. Начиная с завтрашнего дня, ты, Джино, будешь проводить четыре часа в день в гимнастическом зале в Санта-Монике. Ники и Прелесть начнут брать уроки у маленького божественного преподавателя в Ла-Гинеги. А ты, дорогой дядя Ганс, возобновишь занятия пением, пока твой голос не обретет прежнюю силу. Что же до тебя, Пэм, ты, засучив рукава, займешься Траем. Это не собака, а какой-то стыд.