Не разбирая сундука, девушки прошли в другую комнату. Алеша заглянул к ним, уже одетый в габардиновое светлое пальто и опять курящий. В глазах был страх.
– Ложитесь спать? – спросил он, доброжелательно кивнув Яе. – Отлично. Ты не одна. Я ухожу. Я позвоню, – холодно добавил он и, не дожидаясь ответа, только «схватив» ужасный Ритин взгляд, поспешно удалился, загадочный, трагический, безнадежный, растерянный, уязвленный.
Внизу, у подъезда, спустившись в темноту, Алешу ударили в живот у стены, но не сильно, и он устоял на ногах. Вытер губу. Тот, кто его ударил, был пьян и стар.
– Алеша, купи еще выпить, – сказал он ему. Все расселись по нескольким машинам.
А он вспоминал, как Рита его учила:
– Если ты переживешь эти свои двадцать четыре года, будешь жить долго-долго. Я знаю, молодые любят умирать в двадцать четыре! Я и сама иногда вскрикиваю внутри самой себя: «Мне двадцать четыре года, и мне невыносимо!». Нашла тут у себя картину, на ней черной тушью нарисовано только одно слово много-много раз: «ненавижу-ненавижу-ненавижу». (Он тогда пожал ей руку, мол, не ненавидь, не ненавидь и успокойся.) Но если мы переживем двадцать четыре года и перейдем в двадцать пять, нужно будет потом бояться только: двадцать девять, но немного, тридцать три, тридцать семь, потом сорок два… Сорок восемь. Пятьдесят четыре. Вонючие восемьдесят!.. – Алеше было двадцать четыре года.
Общие несчастья и общий грех соединил их чувством большим, чем дружба. Это был особый род человеческой привязанности, как родство, будто в них текла одна кровь. И чем дольше они общались, тем делались похожей друг на друга и лицами, и даже черты лица обострялись или утолщались у той и другой, гримасы, интонации голоса, вибрирующего, как при заклинаниях, и некоторыми выражениями, перенимая одна у другой, уродуясь в одном случае и украшаясь в другом. Риту уже принимали за глухонемую, а Яю – за слышащую или за сестру. И чем дальше они общались и страдали вместе, тем больше утверждались в мысли, что им нельзя расставаться, так они замечательно нашли и подходили друг другу. Яя успешно боролась за Ритину душу, за обладание этой душой, но знала, как силен и любим Ритой ее противник, Алеша. А без него они зорко уже следили друг за другом, не предает ли одна дружбу другой в столь предательском мире, и, ревнуя, внушали друг другу свои какие-то принципы.
За чаем Яя говорила: Тебе нельзя идти замуж.
Рита: Я оскорблена и унижена. Алеша так странно любит.
Яя: Я говорррила! Я говорррила! Все мужчины такие! Я! Я люблю тебя!!! – Она опять прокалывала себя острым пальцем в грудь. – Как я рада! Я мечтаю поехать на море! Теперь мы поедем на море!