«Скрежет тормозов! Крики людей! Кровь на асфальте, сирены „скорых“! И только окровавленный розовый мишка валяется среди дымящихся обломков…»
Говорила мне мама — не знакомься с девушками в общественном транспорте!
Впереди раздались короткие резкие звонки, замигали красные огоньки — закрывался переезд на Старой Деревне. Я не к месту вспомнил Анну Каренину и подумал, что неплохо было бы на всякий случай увести мою эмо-герл подальше от рельсов и поездов. Незаметно повернул налево, в обледеневший сквер возле здания районной администрации. Ники этого не заметила. Она размашисто шагала рядом со мной, вся погруженная в свои страдания.
— Зачем только папа меня ему отдал?
«О как…»
В голове возник образ подпольного гарема.
— В Москве было так клево, так весело — ребята, тусовки… Кореша мои, клубы, квартирники… И тут появился папа и все испортил!
— «Папа» — это в смысле отец? — на всякий случай уточнил я.
Из бессвязной речи девчонки выяснилось следующее. У нее есть отец. Который какая-то там шишка. С отцом у Ники невероятно сложные отношения. Впрочем, наверно, типичные для властолюбивого папаши и трудного отпрыска, каким без сомнения является Ники. Папаша грубо вырвал ее из рокерски-тусовочной среды (я его где-то понимаю), а потом «отдал» тому парню, по которому она сейчас и страдала. В каком смысле отдал, я не вполне врубился.
— Он твой учитель?
— Воспитатель, — буркнула Ники, породив в моем воспаленном сознании образ колонии для несовершеннолетних.
— Чему он тебя учит-то? — осторожно поинтересовался я.
— Жизни, — кратко ответила она. Подумала и добавила: — И смерти.
Мне внезапно захотелось пойти домой, навернуть макарон с сыром и лечь спать.
Блин, с кем же это я ухитрился познакомиться?! Вот ведь влип!
Но все только начиналось. Я еще не понял, КАК я влип.
Мы прошли через сквер насквозь, снова пересекли улицу Савушкина и оказались на Приморском проспекте. Тут я сообразил, что выбрал крайне неудачное направление для прогулки. С одной стороны тротуара стремительно проносились машины, слепя фарами, и улетали в темноту. На другой стороне чернела Большая Невка в белях пятнах подтаявших льдин, дальше — полный мрак. Елагин остров. Горят одинокие фонари, и нет ни единого прохожего, кроме нас. И верно, какой идиот пойдет гулять в парк в такую погоду и в такое время?
Кроме девочки-эмо.
— Ага, — пробормотала Ники, завидев воду. — Прекрасно!
Она стремительно перебежала Приморский проспект, не обращая внимания на машины. Я, проклиная все на свете, устремился за ней.
Дальше мы пошли вдоль берега Невы. Мокрый нетоптаный снег под ногами превращался в кашу. Машины обдавали нас грязными брызгами. Ники снова завела песню про своего «воспитателя».