Приходили и уходили медсестры и специалисты, ей поставили капельницу, и не успела она и глазом моргнуть, как очутилась на операционном столе, а над ней склонилась доктор и с улыбкой потрепала по руке. Одновременно с ней говорил анестезиолог, и в считаные секунды Виктория провалилась в сон. После этого ничего не происходило, пока она, будто в тумане, не услышала, как ее вновь и вновь окликают по имени откуда‑то издалека.
— Виктория… Виктория… Виктория? Виктория… — Ну, что пристают? Дайте поспать…
— Хмм… что… — Ее все будили, а она опять проваливалась в сон.
— Виктория, операция закончилась, — услышала она. Она снова уснула, а потом ей вставили в рот соломинку и дали попить. Виктория сделала глоток и начала медленно приходить в себя. На лице была повязка, и ощущение было какое‑то странное, но боли она не чувствовала. Когда она очнулась, ей дали выпить обезболивающее. Весь день Виктория то пробуждалась, то вновь засыпала. Медсестра следила, чтобы она не мерзла. Наконец ей сказали, что надо просыпаться и она может отправляться домой. Изголовье кровати приподняли, и Викторию усадили, а она все клевала носом. Потом ей принесли сладкое желе, она открыла глаза и увидела рядом Харлана. За ней должен был приехать Джон, но он, как выяснилось, простыл.
— Привет… Ты что здесь делаешь? — удивилась она, чувствуя легкое головокружение. — Ах да… все верно. Я еду домой… Я что‑то не в себе, прости, — извинилась она, и Харлан ободряюще улыбнулся.
— Еще бы! Не знаю, что они тебе тут дают, но я бы тоже не отказался.
Она рассмеялась и тут же сморщилась от боли. Харлан не стал говорить Виктории, что с этой повязкой на лице она похожа на хоккейного вратаря. Весь день Виктории к лицу прикладывали лед. Пришла сестра помочь ей одеться, Харлан ждал в коридоре. Из палаты ее вывезли на кресле‑каталке.
— Как я выгляжу? Нос красивый? — спросила она, стараясь не шевелить губами.
— Выглядишь потрясающе! — ответил Харлан, переглянувшись с сестрой. Та привыкла, что после операции пациенты ведут себя не совсем адекватно. Виктория была в спортивных брюках и рубашке на пуговицах — ей велели взять что‑то такое из одежды, что не надо было бы надевать через голову. Медсестра сняла с нее эластичные чулки и надела носки и туфли, а волосы у нее были заранее собраны на затылке. Ей выдали с собой таблетки, на случай если дома станет одолевать боль. Оставив ее в вестибюле под присмотром сестры, Харлан пошел за такси и быстро вернулся. Виктория с изумлением увидела, что на улице уже темно. Было шесть часов вечера, она провела в клинике двадцать часов! Медсестра подкатила кресло‑каталку прямо к машине, Харлан помог Виктории устроиться на сиденье и поблагодарил сестру. Он надеялся, что Виктория не услышала, как медсестра предупредила его, чтобы не вздумал тащить на себе такую большую девушку. Харлан знал, как ее бесит это определение — большая. Это было самое болезненное воспоминание ее детства, мантра, повторяемая ее родителями. Тогда ей хотелось быть просто ребенком, а сейчас — просто женщиной, а не «большой девушкой».