— И что ты почувствовала, когда сестра родилась? — Глаза доктора внимательно смотрели на Викторию. Та и не подозревала, что по ее щекам катятся слезы.
— В отношении себя у меня было ужасное чувство. Но я так полюбила сестренку, что на все остальное мне было наплевать. Однако же я всегда знала, что они обо мне думают. Что бы я ни делала, они всегда недовольны. И, наверное, они правы. Я хочу сказать… посмотрите на меня: я толстая. Только немного похудею, как вес возвращается. Мама расстраивается каждый раз, как меня видит, сразу начинает советовать мне всякие диеты и зарядки. Отец протягивает мне тарелку с картошкой, а потом иронизирует надо мной, когда я ее ем.
Доктор Уотсон понимающе кивала головой.
— Как тебе кажется, почему они говорят такие вещи? Думаешь, дело в них или в тебе? Ведь это, наверное, характеризует скорее их? Ты бы стала говорить такое своему ребенку?
— Да ни за что! Но может, они просто хотели, чтобы я стала лучше? Единственное, что им во мне нравится, это мои длинные ноги. Отец говорит, что они убийственной красоты.
— А в душе? Что ты за личность? По‑моему, ты хороший человек.
— Мне кажется… Я надеюсь… Я очень стараюсь поступать по совести, делать все правильно. А вот с едой это не удается. Я вполне доброжелательный человек, внимательна к окружающим, о сестренке я всегда заботилась. — В голосе Виктории слышалась грусть.
— Я тебе верю, верю, что ты живешь по совести. — В голосе доктора послышались теплые нотки. — А родители? Как считаешь, они тоже поступают правильно, скажем — по отношению к тебе?
— Не совсем… Но бывает… Они, например, оплатили мою учебу. И мы никогда не испытывали нужды. Просто отец говорит мне обидные вещи. Ему не нравится моя внешность. И работу я, как он считает, выбрала неправильно.
— А мама как ведет себя в таких случаях?
— Она на его стороне. Мне кажется, он для нее всегда был на первом месте, и лишь потом — мы с сестрой. Он для нее — центр вселенной. И даже сестренка родилась «по оплошности». До пятнадцати лет я не понимала, что это значит. Слышала, как они это говорят, еще до ее рождения, и боялась, что она появится с какими‑то увечьями. Ерунда, конечно. Я такого красивого ребенка никогда не видела. Ее даже несколько раз снимали в рекламе.
Виктория слушала себя, и обрисованный ею портрет семьи Доусон делался ясен и ей самой, и психотерапевту. Картина была классическая: самовлюбленный мужчина и покорная жена, проявляющие неосознанную жестокость к старшей дочери, которую всю жизнь высмеивают и порицают за то, что не оправдала их надежд. Зато младшая дочь их утешила. Единственной неожиданностью в этой конструкции было то, что Виктория не возненавидела сестру, а, наоборот, горячо любит. Этот факт подтверждает ее любящую натуру и великодушное сердце. Ее радует красота сестры. А все те вещи, которые говорят про нее родители, она усвоила как прописную истину. Всю жизнь они ее безжалостно подавляли. Виктория была отчасти смущена своим рассказом, но она ни в чем не покривила душой, доктор Уотсон это видела и ни капли не усомнилась в словах пациентки.