Запыхавшись и от быстрой ходьбы и от волнения, протиснулась Марина в ворота и оказалась на церковном дворе. Поклонилась нескольким знакомым, прислушалась, что говорили вокруг.
— Боже ты мой, помоги и отведи беду от России-матушки, — шептала хорошо одетая женщина с бледным печальным лицом. В глазах ее стояли слезы.
Она крестилась, молящим взором обращаясь к зданию церкви, у входа в которую на паперти толпились люди.
— Что-то теперь будет с Россией? — с горечью в голосе спрашивала ее подруга, молитвенно сложив на груди руки.
— Кровью и слезами зальют землю русскую, — ответила первая. — Вот что будет.
— Что же нам, русским, теперь делать?
— Не знаю. Только больно сердцу.
Невольно став свидетельницей этого разговора, Марина подумала, что опасность, нависшая над Родиной, глубокой скорбью отдалась в сердцах русских женщин. И вот собрались они у церкви подавленные горем, вытирают слезы, настороженно прислушиваются к разговорам.
— А у меня в Киеве родители живут, — подошла к Марине, объятая страхом женщина и нельзя было взять в толк, при чем здесь Киев, родители этой женщины, — Говорят, Киев сегодня немцы бомбили. Как вы думаете, могли они убить моих маму и папу? — безумный взгляд панически раскрытых глаз требовательно уставился на Марину и не отвернуться от него, не отойти в сторону, — Могли? А? — дергала ее за рукав кофточки женщина.
— Киев — город большой, — утешила ее Марина, — Ваши родители, наверное, живы. Успокойтесь.
— Спасибо. Благодарю вас, сударыня.
Неестественная улыбка появилась на лице женщины. Она отошла от Марины и, обращаясь к кому-то, вновь спрашивала: «У меня в Киеве родители живут…»
* * *
Первые часы войны с Советским Союзом двадцать второго июня принесли в ставку Гитлера и штаб вермахта победные сообщения, которые по официальным, а, больше всего, неофициальным каналам молниеносно распространялись по различным штабам войск, вызывая у фашистов настроение парадности и непобедимости. В таком же настроении пребывали Фолькенхаузен и Нагель, когда им доложили о сборе русских эмигрантов у церкви коммуны Иссель. Доклад об этом заставил призадуматься, отозвался в их победно настроенном сознании предупредительным голосом. Значит, в Брюсселе, несмотря на принятые меры, было не так спокойно, как предполагалось, как об этом поступали сообщения от подчиненных. Более прямолинейный в принятии решений и по-военному категоричный Фолькенхаузен, предложил Нагелю:
— Разгоните этот сброд.
— Зачем же так? — не согласился шеф гестапо. — Организованного выступления против Германии они не сделают, а их сбор создает идеальную возможность выяснить, кто есть кто!