— Всем не угодишь!.. И так денег мало, — на водку. Дождь бил в окно. Над нами, в мастерской токаря Баранова, пели солдаты.
— Да к черту, наконец, ваши карты! И, сбросив на ходу насквозь промокшую шинель, подпоручик Ивановский сел прямо на стол.
— Господа!..
— Подожди!.. — вбежал за ним поручик Матусевич, тоже 7-й роты. — Подожди ты!.. По порядку!.. Я расскажу…
— Ну, конечно!.. Девчонки там разные, ножки, панталончики… — через минуту уже рассказывал он. — Буржуи хлопают… Мы хлопаем… Браво!.. Потом этот самый вышел, — Павел Троицкий. Морда — что лимон. Хохот. Буржуи хлопать. Мы хлопать. «Павлуша!.. Павлуша!..» А Троицкий — поклоны. Направо — поклон, налево — поклон. «Павлуша!.. Павлуша!..» Тут Павлуша этот самый подбородок вперед вытянул, рожу идиотскую склеил и начал насчет России прохаживаться. Шесть уездов, говорит, вот вам и вся «Неделимая». Утром выйдешь, к полдню — море… Повернешь — опять море… И делить, говорит, нечего!.. И все в этом роде. И все в стихах… Буржуи хлопать. Мы: «Стой, стерва!.. Ты сперва повоюй, твою мать в корюшку» — и свистеть, свистеть… А Ивановский — на кресло. Да наганом — на толпу. Ну, конечно, врассыпную!.. А он — раз! раз!.. — осечки. Раз!.. Я его за руку. «Да он не заряжен!» — орет кто-то. Троицкий, что ли… «Так и по большевикам бьете, господа офицеры?..»
— Ты! Наган бы лучше чистил! Подпоручик Виникеев встал.
— Позоришь только, гороховый шут!..
* * *
…В ночь под Пасху на улицах Севастополя густо гулял народ. Над Малаховым курганом мигали низкие звезды, мелкие, как песок. Звезды над городом не мигали. Круглые и спокойные, они только изредко опускались за тучи. Тучи бежали быстро. Быстро за ветром уплывал с колоколен и веселый пасхальный звон.
— Тыл живуч и неизменен, — говорил мне подпоручик Морозов, вышедший со мной на улицу. — Неделя паники… Пригнет голову, как под наганом Ивановского, и вновь лоснится довольной харей…
Я перебил его.
— Николай Васильевич, а пить сегодня будешь?
— Не знаю… А хочется… — не пить, а головой куда, — в пропасть!..
…Прошел, качаясь, пьяный корнет. Одна шпора его звенела. Другой на сапоге не было.
А из церкви на Чесменской выходили толпы народа. Нас захлестнуло и повлекло вниз по улице.
— «Христос во-скресе из мерт-вых», — вполголоса пела какая-то девица, помахивая мятым нарциссом.
— «Смер-тию сме-ерть…» — подтягивал ее спутник-студент, влюбленно на нее поглядывая.
— Христос воскресе! Ну, а воистину?.. Ну что же?.. — упрямым басом повторял кто-то за нами.
— Ах, вам бы целоваться только!.. Бас сердился:
— А вам без прелюдий, так сказать?.. Да в кровать прямо!..