Происхождение (Стоун) - страница 23

– В феврале этого года, – продолжал Седжвик, – когда я ушел с поста президента Геологического общества, то признал свое прошлое заблуждение. Дело в том, что мои суждения основывались не на обнаруженных мною самим свидетельствах ископаемой органической жизни, а на совершенно некритической вере в незыблемость библейских догматов. Сейчас я пришел к признанию того, что произошел вовсе не один какой-то потоп, а целая серия катастроф, изменивших земную поверхность. Все это в конечном счете и определило нынешнее расположение пород, так же как и их химический состав.

Сюзан, чей живой ум отличался куда большей остротой, чем она обычно демонстрировала своим поклонникам, тут же спросила:

– Да, но скажите-ка нам, какая сила вызвала к жизни все эти катастрофы?

Публично признав перед всем миром свое многолетнее заблуждение, Седжвик, видимо, полагал, что заслужил теперь право надеть на себя власяницу смирения.

– Сожалею, мисс Сюзан, но я просто не знаю этого. Тем временем на десерт подали приготовленное Энни печенье – "минутку" из взбитых сливок, яиц, розовой воды и сахарной пудры. Испеченные в духовке маленькие тонкие кружочки прямо-таки таяли во рту, и Адам Седжвик даже не заметил, как съел их целую дюжину.

– Дарвин, на ближайшие три недели это будет для нас единственная вкусная еда.

На следующее утро мужчины поднялись с первым лучом солнца. Отец Чарлза совершал свой часовой моцион по крутому лесистому склону холма – этот маршрут был известен в Шрусбери как "докторская тропа", тянувшаяся до самого Северна и еще на две мили вдоль его берегов. Нагруженная двуколка уже ждала профессора и Чарлза, готовая отправиться в путь. После возвращения доктора все трое плотно позавтракали: ведь до вечера никому из них не придется даже перекусить. Попрощавшись с сыном, отец добавил:

– Береги себя, Чарлз, заклинаю тебя. Ты сам говорил мне, какая у Седжвика репутация: с утра до ночи он взбирается на вершины, как горный козел. Не вздумай себя изматывать, чтобы не надорваться.

Чарлз не знал, что ему делать, удивляться или умиляться, настолько неожиданным было это проявление родительской заботы в устах отца. С детства он привык уходить один на целый день и бродить, где ему вздумается. Вслух он произнес:

– Не беспокойся, отец. Я лазаю по горам и собираю свои коллекции так же легко, как дышу.

…Возвращаясь домой, он уже в сумерках обогнул Шрусбери с юга, все еще разгоряченный после двадцатипятимильного перехода по плодородной зеленой равнине, и вошел в городок через восточные ворота, пройдя мимо школы, где он когда-то без особого рвения учился и жил. Величественное здание из серого камня было по-своему приятным: наверху красовалась высокая башенка с часами, а рядом, почти вровень с ней, возвышалась узкая часовня с витражами – такая красивая, когда светило солнце, и такая холодная, сырая и унылая в зимнюю пору. Ежедневные утренние и вечерние молитвы там не были ему в тягость: за это время он успевал выполнять домашние задания, по понедельникам заучивая Цицерона и Вергилия, по вторникам – Пиндара и Феокрита, по средам – Тацита и Демосфена.