Неудивительно, что Джон Генсло стал главным человеком в жизни Чарлза. Он был одним из самых строгих учителей, готовых в то же время с бесконечным терпением прививать своим ученикам не просто знания, но и любовь к науке, учил методам исследования и способам усвоения всех богатств человеческого разума – одним словом, учил научно мыслить. Никогда не бывал он скучным, поучающим или деспотичным; его преподавание отличали остроумие и возбуждающее чувство сопричастности. За пять лет, проведенных Чарлзом в Эдинбурге и Кембридже, он убедился, насколько редки профессора, которых считают чудом и студенты, и преподаватели.
Хэрриет Дженинс Генсло спустилась по лестнице с десятимесячным младенцем на руках. Поцеловав Чарлза, она тихо произнесла:
– С возвращением. А вот ваш крестник.
– Вижу, вижу. Примите мои поздравления. И вы тоже, мой дорогой Генсло, теперь у вас есть продолжатель рода!
Первым делом Чарлз сообщил о заступничестве Джо-зайи Веджвуда и о согласии отца на путешествие. Генсло был в восторге.
– Прекрасно! Нас так разочаровало письмо с известием, что отец против вашей поездки. Мне было обидно так же, как в тот момент, когда я сам должен был отказаться от сделанного мне предложения.
Чарлз смотрел на учителя в полном замешательстве.
– Сделанного вам? Но вы никогда не говорили мне о нем.
– В этом не было особой необходимости. Вообще-то я его принял. Хэрриет согласилась – без моей просьбы. Но вид у нее был такой жалкий, что я тут же передумал. А первое предложение было сделано Леонарду Дженинсу, и он уже почти согласился, даже начал упаковываться. Опыт натуралиста у него многолетний: он собирал коллекции в болотах прямо возле своего дома в Боттишэм-Холле. Но поскольку на нем целых два прихода, он счел невозможным бросить их. Нужно тотчас же написать Джорджу Пи коку.
– Выходит, отец был прав, предположив, что до меня предложения уже делали другим. Наверное, на это место требуется кто-либо вроде меня, у кого нет ни семьи, ни обязанностей.
– Да. Наконец-то оно достается тому, кто его достоин. После завтрака Чарлз и Генсло отправились в сад за домом, благоухавший ранними сентябрьскими хризантемами.
Едва они поднялись со старых плетеных стульев, стоявших под гигантским дёреном, появилась Хэрриет в сопровождении визитера, которым оказался некий мистер Вуд, племянник лорда Лондондерри. Чарлз встречал его раньше "на пятницах" в доме профессора. Имени его он никогда не елышал и не знал, что этот человек делает и зачем тратит время на вечера, которые он называл "научными пятницами", поскольку рассуждал он лишь о политике, рабстве, всеобщем избирательном праве и о причинах, по которым только идеалисты могут считать, что Билль о реформе в состоянии когда-нибудь осуществиться на практике. Он был приземистым, с волосами, напоминавшими спутанную проволоку. Одетый по последней лондонской моде – остроносые ботинки, черные облегающие брюки со штрипками, двубортный сюртук и блестящий шелковый цилиндр, – он держался с гордым сознанием своего знатного происхождения. Однако радость его при виде Чарлза была неподдельной.