Но теперь борьба приняла действительно серьезные формы. Спустя три года (328 г.) Константин, не имевший никакого конкретного мнения касательно богословских вопросов, решил, очевидно, по наущению арианского пресвитера, рекомендованного ему умирающей Констанцией, что будет лучше – или справедливей – придать делу новый оборот. Арию и прочим сосланным дозволили вернуться; Осия устранили или, по крайней мере, он надолго скрылся из виду; антиохийская епархия была, так сказать, взята штурмом и захвачена арианином, что повлекло за собой вопиющие происшествия и взволновало городское население, вообще достаточно озлобленное. Евсевий Никомедийский, игравший основную роль во всех этих событиях, повел атаку на ненавистную епархию Александрии. Но там он обнаружил своего грозного противника, Афанасия. Афанасий являет собой первый пример того, как в средневековой Церкви выглядели высокопоставленные иерархи. Он с юности начал продвигаться по лестнице священных чинов, полный высоких идей и целей (например, он мечтал об обращении Абиссинии), никого не боясь и не замечая препятствий, готовый на любую жертву ради дела, равно беспощадный как к себе, так и к другим, не способный понять чужую точку зрения и не всегда щепетильный в выборе средств. Насколько мы можем судить, судьба ортодоксии в то время зависела исключительно от него. Константин потребовал от этого человека вернуть Арию его доброе имя; тот отказался и стал действовать по-своему. Противники возвели на него политический поклеп, так как дела религиозные Константина задеть не могли; тогда Афанасий поспешил ко двору и лично завоевал расположение императора. Наконец его враги решили, что нашли верное оружие; они обвинили епископа перед Константином в нетерпимости, заявили, что он преследовал мелетиан, которые в Никее наслаждались миром и спокойствием. Действительно, в этом Афанасий был не совсем неповинен, но мелетиане вели себя намеренно вызывающе. Император решил, что дело нужно разобрать на соборе, который хотел созвать в Кесарее, в Палестине; Афанасий, однако, объявил (334 г.), что никогда не предстанет перед судом, состоящим сплошь из его смертельных врагов. И Константин снова покорился! Но непрекращающиеся нападки все же сыграли свою роль, и на следующий 335 г. собрание было созвано в Тире, откуда благочестивые отцы отправлялись прямо в Иерусалим, дабы присутствовать при освящении храма Гроба Господня. Начальствовало на соборе высокое должностное лицо по имени Дионисий. Самое серьезное обвинение (см. гл. 6) Афанасий блестяще опроверг; для расследования по остальным пунктам в Александрию направилась пристрастная комиссия, и решение было вынесено. Ариане наслаждались триумфом, в Никее такая радость досталась ортодоксам. Но практически тут же Афанасий снова оказался при дворе. «Едва я въехал в Константинополь, – пишет император, – как вдруг навстречу мне попался он со своими сторонниками; Бог свидетель, что сперва я даже не узнал его и не хотел сначала ни о чем говорить с ним». Результатом этой встречи стало то, что Константин вызвал епископов из Тира в столицу, дабы они немедленно дали отчет в своих поступках и решении. Здесь они впервые решились на самоволие; вместо всех по призыву явилось только шестеро главных, и император сдался, хотя и не окончательно. Он сослал Афанасия в римскую колонию, в г. Трир, но с условием, что александрийская епархия занята не будет, очевидно, предполагая при удобном случае возвратить ссыльного. Трудно понять, то ли Константин испугался, увидев неповиновение епископов, то ли руководствовался другими соображениями. Истцы утверждали, что Афанасий угрожал помешать отплытию из Египта кораблей, груженных зерном, но едва ли император верил в это, даже если делал такой вид. Затем он вызвал Ария в Константинополь, по-видимому, с самыми дружескими намерениями. Выйдя из дворца, Арий неожиданно почувствовал себя плохо и тут же скончался (336 г.) в близлежащем отхожем месте, которое спустя столетие стало местной достопримечательностью. Вряд ли ему дали яд; смерть его была невыгодна Константину.