— Нет. «Конфедеративные» — значит, поддельные. Из кукурузы, яиц и еще чего-то. Привыкай. Я пробовал, правда, не здесь.
— Фу! Моветон-с.
— Почему? Хорошая шутка. Для чарлстонцев главное — показать, что никакая блокада не заставит их отказаться от благородных привычек.
— Нет уж, обойдемся без кукурузы, тем более, тут и настоящие есть, за пять долларов. Похоже, я проем половину призовых. Так… Шампанское у них настоящее. Так и написано, и подчеркнуто жирно. И коньяк.
— Ну, Норман опять прорвался… Ходит в героях. Как и ты… — ага, дернулся. Царапнуло. Ничего, товарищ. Стерпишь несносного однокашника в кабаке — будем считать, что твоей выдержки хватит и в море.
— Капитан трампа? Хотя, если он каждый месяц рвет блокаду… Да-с. Что тут еще настоящего? А, вот: гаванские сигары.
— Дымом сыт не будешь.
— Так остальное…
— Обычное. Не привозное.
— То есть телячий стейк будет не из кукурузы?
— Нет. Рыба тоже, даже морская.
— Уфф. Я уж думал, придется стреляться. На винджаммере капитан оказался чертовски неприхотливым мужиком — жрал одну солонину с сухарями, как вся команда. Прихожу сюда — а тут устрицы из кукурузы. Кошмар!
А нервы на взводе. Дернул головой. Да-с, тяжеловат взгляд у джентльмена за соседним столиком. Спину буравит. Средних лет человек со шкиперской бородкой печально цедит контрабандный коньяк сквозь зубы. Между рюмками бормочет под нос:
— Ее расстреляли… Норману повезло, русскому тоже, а «Ласточка» лежит на дне… Пятнадцать дюймов, в упор. На берег пару щепок выбросило, и все… Эх!
Сосед замолк, уставившись в сомкнутые руки, покрытые вздутыми жилами вен. Римский-Корсаков отвернулся. Сжал губы.
— Он о чем?
— Кому-то при прорыве не везет, перехватывают. И не все задирают лапки по первому сигналу кораблей блокады. Здесь, знаешь ли, не Север. Честь стоила не дешевле денег. А после визита нашей эскадры соотношение изменилось. «Ласточку» я видел. Триста тонн, боковые колеса, две трубы, тринадцать узлов. Узкая, как змея, хрупкая, как стекло. И в эту щепку всадили четыреста фунтов взрывчатки…
Николай кивает. Он не был в бою за остров Морриса, и это не в его глазах навек отпечатался профиль чужого броненосца, еще не ушедшего в воду, но разбитого на половины, когда снизу ударил кулак большой мины. Зато помнит, что гораздо меньшие бомбы сделали с «Невским», — видел. А фрегат — большой. Большое же корыто, известно, долго тонет. Что ж, хватит. Похоже, нервы у товарища крепкие. Покрепче ваших, мистер Алексеев. Пора переходить от горьких закусок к десерту…
— Представил? Ну вот, а за соседним столиком — капитан похожей скорлупки. Посмотри, как струхнул. Еще бы, он и капитан, и судовладелец. Что потопление, что плен — убыток, разорение. Как раз перед твоим приходом один из лучших попался. Останавливаться не захотел, теперь кормит рыб… Правда, суденышко у этого, — Алексеев не тычет пальцем в труса, только головой мотнул, — покойную «Ласточку» на мерной миле уделало бы, как орловский рысак крестьянскую клячу. Называется — «Летучая рыба», и точно — почти летает. Пятьсот тонн, но два винта и машины на тысячу сил. Восемнадцать узлов дает.