— Да это и есть второй. Первый — когда я бросился одетый в воду, а второй — когда я вытащил утопающего.
— А кто, господа, из вас самый лучший пловец? — спросила Настасья Николаевна.
— Я! — сказал Новакович.
— Ну это уж слишком! — возмутился я. — Откуда вы знаете, как плаваем мы: Шмидт, Работорговцев и я?! Может быть, мы трое плаваем как рыбы!
— Хорошо, — язвительно засмеялся Новакович. — Сколько вы можете проплыть без отдыха?
— Полверсты, — подумав, отвечал Шмидт.
— А я версту, — заявил я.
— И я, — заявил Работорговцев.
— Версту?! — засмеялся Новакович. — Это у них называется «как рыбы»!.. Ха-ха! Знаете ли вы, милые мои, что я проплывал по шести верст!
Если бы в то время было лето, я схватил бы Новаковича за шиворот, потащил бы к морю и, швырнув его в воду, заставил бы проплыть на моих глазах эти шесть верст.
Но он, чувствуя себя хозяином положения, перевернулся на спину, засвистал и потом небрежно продолжал:
— Да… А как я ныряю! Боже ты мой!.. Однажды, купаясь в реке, я нырнул на глазах публики и исчез. Искали меня до самого вечера. А я преспокойно вынырнул на другом берегу, потихоньку оделся и ушел.
— Во что же вы оделись, если ваша одежда была на другом берегу?
Новакович посмотрел на меня, скосив свои холодные глаза.
— У меня была заготовлена другая. На втором берегу…
Мы трое скрипели зубами, грызли края рюмок с бенедиктином, но ничего не могли с ним поделать.
А он рассказывал Настасье Николаевне:
— Прыгать в воду нужно умеючи. Если прыгать с большой высоты неумело — можно разбиться о воду… я прыгал однажды с самой верхушки мачты корабля… Сажень десять… Море внизу кажется маленьким-маленьким.
— Как же вы могли, — спросил методичный Шмидт, — прыгать с мачты прямо в море, если на вашем пути встречается борт корабля? Он должен далеко выдаваться за линию полета.
— Да, — согласился Новакович, целуя руку Настасьи Николаевны. — Он и выдавался.
— Ну?! Так как же…
— Да так, — усмехнулся Новакович. — Я прыгал во время волнения, когда была качка. Я выжидал наклона корабля в мою сторону и прыгал. Промедли я несколько секунд — мое тело безжизненной массой ударилось бы о борт корабля…
— Вы, значит, очень ловки? — любуясь им сквозь опущенные веки, спросила Настасья Николаевна.
Новакович, охорашиваясь, сложил руки на груди, вытянул ноги и хладнокровно кивнул головой.
— Да, я очень ловкий.
— Да уж ловкий, нечего и говорить, — проворчал Шмидт.
— Ловкий парень! — усмехнулся Работорговцев.
— Я ловкий! засмеялся Новакович.
— Ловкий, — подумал я. — Ловкий, чтоб ты пропал.
— Ловкий, — подтвердил еще раз Новакович. — Не пропаду. Я, можно сказать, вырос на море.