Лицо у Септимуса тут же вытянулось.
— Это вам сейчас полезно, — заверила Эстер. — Кроме того, это вкусно. А пока вы будете подкрепляться, я вам расскажу о своих приключениях, а вы мне потом — о своих.
— Ради этого, — ответил он, — я даже готов выпить молоко и съесть луковый суп.
Эстер провела с Септимусом несколько дней: кормила его принесенным с кухни завтраком, тихо сидела в кресле, пока он, как полагается, спал после полудня, потом шла за супом и за картофельным пюре с луком и сельдереем. К вечеру у них завязывалась беседа. Оба делились воспоминаниями о военных днях. Эстер рассказывала о великих сражениях, свидетельницей которых ей довелось стать, а Септимус — об отчаянных кавалерийских атаках афганской войны 1839–1842 годов, о покорении Синда годом позже, а также о сикхских войнах середины десятилетия. Многое совпадало в их воспоминаниях: тот же страх, та же неистовая гордость после победы, та же доблесть и раны, та же вечная близость смерти. Из этих бесед Эстер узнала многое об Индии и о населяющих ее народностях.
Часто заходила речь о фронтовой дружбе, о совсем, казалось бы, неуместном на войне веселье, о полковых обычаях, исполненных блеска и бравады: серебряные канделябры и сервированный хрусталем и фарфором офицерский стол вечером накануне битвы, алые мундиры, золото эполет, медь, сияющая, как зеркало.
— Вам бы очень понравился Гарри Хэслетт, — с печальной улыбкой сказал Септимус. — Прекрасный был человек. Настоящий друг: гордый, но не заносчивый; щедрый, но не снисходительный; храбрый, но не жестокий. Любил пошутить, но всегда добродушно. Октавия его боготворила. За день до собственной гибели она говорила о нем так, как если бы его смерть еще была свежа в ее памяти. — Септимус улыбнулся и уставился в потолок, смаргивая старческие слезы.
Эстер нежно пожала ему руку. Сделала она это совершенно непроизвольно, и он это понял. Костлявые пальцы Септимуса ответили на пожатие. Несколько минут прошли в молчании.
— Они собирались уехать отсюда, — сказал он, наконец справившись с волнением. — Тави была совсем не похожа на Араминту. Она хотела жить в собственном доме; ее нисколько не привлекало всю жизнь оставаться дочерью сэра Бэзила Мюидора и проживать в этом особняке со всеми его экипажами, слугами, зваными обедами, высокими гостями вплоть до членов парламента и иностранных принцев. Это мы сейчас в трауре, а вы бы посмотрели, какая здесь обычно кипит жизнь! Каждую неделю — что-нибудь особенное.
— Майлза Келларда это тоже привлекает? — спросила Эстер, многое теперь понимая.