Надо полагать, та же самая мысль посетила и сэра Бэзила. Он довольно бесцеремонно взял сестрицу за руку и повел к двери.
— Подумай об этом, Фенелла, и, если вспомнишь что-нибудь, скажи мне, а я передам мистеру Монку. Теперь пойди позавтракай или садись писать письма.
Оживление Фенеллы тут же бесследно исчезло, она с неприязнью взглянула на брата. Впрочем, миссис Сандеман быстро взяла себя в руки и вышла, тихо прикрыв за собой дверь.
Бэзил посмотрел на инспектора, пытаясь понять его отношение к произошедшей сцене, но лицо Монка было непроницаемо вежливым.
В последнем из приглашенных тоже легко угадывался член семьи. Черты лица и голубые глаза напоминали леди Мюидор; волосы у него, правда, были совершенно седые, но веснушки позволяли предположить, что в молодости он являлся обладателем золотисто-каштановой шевелюры. Он выглядел намного старше сестры, и жизнь у него, похоже, была не из легких. Вошедший заметно сутулился, словно на его плечах лежал груз многочисленных горьких утрат.
— Септимус Терек, — представился он четко, почти рапортуя. В прошлом дядюшка Септимус, очевидно, был офицером. — Чем могу служить, сэр?
При этом он не взглянул ни на сэра Бэзила, предоставившего ему стол и кров, ни на ретировавшегося к окну Киприана.
— Вы были дома в понедельник, за день до смерти миссис Хэслетт, сэр? — вежливо спросил Монк.
— Меня не было дома с утра и до обеда. — Старик чуть ли не вытянулся по стойке «смирно». — После полудня я находился дома, но практически не выходил из своей комнаты. Ужинал тоже не здесь. — В глазах его зажглось любопытство. — Почему это вас интересует, сэр? Если бы я увидел или услышал грабителя, я бы сообщил об этом сам.
— Миссис Хэслетт была убита кем-то из домашних, дядя Септимус, — объяснил Киприан. — Мы полагали, что Тави могла сказать вам что-нибудь, что прояснило бы мотив преступления. Мы всех расспрашиваем об этом.
— Могла что-нибудь сказать? — Септимус моргнул.
Лицо сэра Бэзила потемнело от гнева.
— Боже мой, тебе же задали простейший вопрос! Не понял ли ты со слов или случайных намеков Октавии, что она открыла чей-то весьма неприятный секрет, который мог бы таить угрозу для ее жизни? Я понимаю, что все это маловероятно, но приходится спрашивать!
— Так точно! — без промедления отчеканил Септимус, и на его бледных щеках вспыхнули красные пятна. — Ближе к вечеру, вернувшись домой, она сказала мне, что ей открылась вся правда и что правда эта ужасна. Она добавила еще, что для полной уверенности должна убедиться всего в одной вещи. Я спросил ее, в какой, но она уклонилась от ответа.