В Олд-Бейли Монк прибыл в половине четвертого и потратил еще полчаса на то, чтобы с помощью лести и угроз проникнуть в зал, где шел к завершению процесс над Менардом Греем. Рэтбоун как раз произносил заключительную речь, и Монк был немало удивлен, не услышав риторических украшений, пауз и прочувствованных восклицаний. Адвокат казался ему человеком самовлюбленным, тщеславным, педантичным, а главное — склонным к актерству, и Монк ожидал чего-нибудь подобного. Но Рэтбоун говорил спокойно, поражая меткостью определений и безупречностью логики. Он не делал попыток поразить присяжных или апеллировать к их чувствам. Или он сдался, или осознал наконец, что вынесенный присяжными приговор должен быть еще принят судьей, к которому и следует взывать о сострадании.
Жертвой убийства был джентльмен благородного происхождения, человек из высшего общества. Но то же относилось и к Менарду Грею. Он долго носил на своих плечах груз знания о чудовищных мошенничествах, жертвами которых становились все новые невинные люди, и эта страшная ноша в конце концов побудила его к действию.
Монк смотрел на лица присяжных и понимал, что они будут просить о снисхождении. Но поможет ли это?
Невольно он поискал глазами Эстер Лэттерли. Она обещала прийти. Монк уже не мог думать о деле Грея, чтобы не вспомнить при этом Эстер. Она просто не могла не появиться здесь сегодня.
Леди Калландра Дэвьет сидела в первом ряду рядом со своей невесткой Фабией Грей, вдовствующей леди Шелбурн. По другую руку от матери сидел Лоуэл Грей, бледный, собранный, не отрывавший взгляда от брата на скамье подсудимых. Трагедия, казалось, лишь прибавила тому достоинства, уверенности в своей правоте, которой так не хватало ему прежде. Всего ярд отделял его от матери, но Монк-то знал, какая пропасть лежит между ними на самом деле.
Леди Фабия напоминала каменное изваяние: белая, холодная, неумолимая. Иллюзии ее рухнули и погребли под собой саму леди Фабию. Осталась одна ненависть. Изящные черты лица как будто стали резче, заострились; в уголках рта залегли безобразные морщины; подбородок заметно выпятился; на тонкой шее напряглись жилы. Если бы из-за ее слепоты не погибло столько людей, Монк бы ей посочувствовал. Но сейчас, глядя на нее, он ощущал лишь страх. Сын, которого она боготворила, погиб. С его смертью жизнь для Фабии утратила всякое очарование. Один лишь обожаемый Джосселин мог ее развлечь, развеселить и утешить лестью, что она по-прежнему обворожительна и неотразима. Уже то, что он побывал на войне и вернулся раненый, являлось для нее большим горем. Но вскоре Джосселин Грей был избит до смерти в собственной квартире на Мекленбург-сквер — и это уже было выше ее сил. Увы, ни Лоуэл, ни Менард не заменят ей Джосселина; да она бы им и не позволила. Любовь и нежность, которую могли бы дать ей другие сыновья, остались невостребованными. Печальные открытия Монка, расследовавшего это дело, переполнили горькую чашу, чего Фабия ему никогда не простит.