— А вот они тут совсем не причем!
— Очень даже причем! И я, уважая их, даже помыслить не могу о том, чтобы тебя оскорбить!
— Оскорбить? — Валерия удивилась.
А почему не осчастливить? Да, ты, видно и впрямь слишком взрослый, со своими старомодными взрослыми запретами, со своим дурацким предвидением последствий, со своей неспособностью оценивать великие мгновения и…
— Замолчи! Если ты скажешь еще хоть слово, я не слажу с собой!
— Ну, так не сладь! — воскликнула она и подняла на него глаза полные слез и непомерной любви. — Поцелуй меня один раз и мы больше никогда не вспомним об этом!
Его поцелуй был страстным, нежным, головокружительным! И Валерия не могла отдать себе отчета в том, сколько он длился! Она только чувствовала, как ее сначала кидало в жар, а потом по всему телу пробегал озноб, и после этого вся она растворялась в сладостной неге и пропадала, проваливалась куда-то в темноту, в ночь, в небытие!
Они в полном молчании подплыли к берегу, где их дожидались Алексей и Марийка.
Савелий Никонорович, расположившись на широкой лавке после ужина, велел домашним себя не беспокоить, ибо мысли его по прежнему были заняты загадочным незнакомцем, невольно попавшим сегодня в Тайный приказ. Странные предметы, принадлежащие его непокорному узнику, а особенно один из них, который сам по себе выдавал картинки с портретами, не давали строгому главе Тайного приказа покоя, и как он не пытался объяснить самому себе происходящее, у него ничего не получалось. Оттого-то хмурый супруг добропорядочной толстушки Софьи Семеновны Бобруйской пребывал в преотвратительнейшем настроении, и даже легкие ласки и сияющий обожанием взгляд его моложавой жены, не смогли, как обычно, доставить ему удовольствия. Промучившись час кряду над какими-то догадками и пустыми поисками их мало- мальски толковых доказательств, он, в конце концов плюнул на это, и, затушив свечи в горнице, перебрался на кровать. Но его спокойному сну не суждено было состояться, ибо через какое-то время в дверь робко постучала Софья Семеновна и сообщила супругу, что на дворе его дожидаются Иван Головинов и Афанасий Серебренников.
— Ой, Савушка! Иди скорей! — возбужденно воскликнула она, — видать напуганы они чем-то, аж до полусмерти.
Савелия Никоноровича опалило жаром.
— Арестант! — тут же подумал он, и где-то в глубине души ему аукнулось, что, может, зря он с ним связался.
По дороге в подвластное ему заведение, он с особым вниманием выслушал каламбурный рассказ своих подчиненных о том, как они, уж было, совсем успокоившись после странных событий сегодняшнего дня, вернулись к обычным делам, и как в этот самый момент внезапно открылась дверь в приемную, аккурат со стороны трапезной комнаты.