— Ничего не могу найти, но я абсолютно уверен… — лепетал он в полном отчаянии.
Конечно, он был уверен. В этом и состояло величайшее искусство нашей профессии — вбить человеку в голову любую идею, да так, чтобы он и сам того не заметил. Вот так Ренстеду и удалось разложить этого слабовольного типа, посеять в его душе неверие, а затем послать его сюда, чтобы он провалил мой проект.
— Вы уволены, Гаррис, — сказал я. — Убирайтесь и никогда больше не попадайтесь мне на глаза. Не советую вам пытать счастья в рекламном деле.
Я вышел в контору и объявил сотрудникам:
— Вы уволены. Все. Поживей собирайтесь и проваливайте. Расчёт получите по почте.
Они остолбенели, а Кэти шепнула мне:
— Неужели так надо, Митч?
— Да, именно так, чёрт побери! Почему никто из них не сообщил о том, что здесь творится? Они все преспокойно бездельничали и прохлаждались. Я говорил тебе, — в нашем деле это самая страшная болезнь. Теперь ты сама убедилась.
Мимо нас с обиженным и недоумевающим видом прошмыгнул к выходу Хэм Гаррис. Он был уверен, что мистер Ренстед вступится за него. В одной руке он держал плащ, в другой — разбухший портфель. И даже не взглянул на меня.
Я вернулся в опустевший кабинет Гарриса и связался по телефону с Нью-Йорком.
— Эстер? Говорит мистер Кортней. Я сейчас уволил весь штат конторы в Сан-Диего. Сообщите об этом в Отдел личного состава, пусть подготовят им расчёт. А теперь соедините меня с мистером Ренстедом.
Я ждал целую минуту, нетерпеливо барабаня пальцами по столу. Наконец в трубке снова послышался голос Эстер.
— Простите, что заставила вас ждать, мистер Кортней. Секретарь мистера Ренстеда сообщила, что его нет в городе. Он уладил конфликт с Институтом гинекологии и решил отдохнуть несколько дней в Литтл-Америке.
— Отдохнуть, чёрт побери! Срочно закажите мне билет на первую же ракету, отбывающую в Литтл-Америку. Я вылетаю в Нью-Йорк, а оттуда — на Южный полюс. Понятно?
— Да, мистер Кортней.
Я повесил трубку и только тогда заметил, каким пристальным и сочувствующим взглядом смотрит на меня Кэти.
— Знаешь, Митч, — наконец сказала она, — пожалуй, я была к тебе несправедлива, когда упрекала за несносный характер. Теперь я понимаю, откуда он, если вся работа у тебя такая.
— Ну, пожалуй, не вся, — ответил я. — Это один из самых злостных случаев саботажа, с которым мне приходилось сталкиваться. Но и других неприятностей хватает. Каждый норовит подложить тебе свинью. Надо спешить на аэродром, дорогая. Ты едешь со мною?
Она помедлила, прежде чем ответить.
— Ты не рассердишься, если я останусь и осмотрю город?