— Конечно, нет. Надеюсь, ты найдёшь здесь много интересного. А когда вернёшься в Нью-Йорк, я уже буду там.
Мы поцеловались на прощанье, и я выбежал из кабинета Гарриса.
Контора к тому времени уже опустела. Я велел сторожу, как только уйдёт Кэти, запереть помещение и никого не пускать до особого распоряжения.
Выйдя на улицу, я поднял глаза и увидел Кэти: она махала мне рукой из окна этого неправдоподобного, зыбкого здания.
Когда в Нью-Йорке я сбежал по трапу, Эстер уже ждала меня.
— Молодчина, — похвалил я её. — Когда отлетает ракета на полюс?
— Через двенадцать минут, с шестой полосы, мистер Кортней. Вот ваш билет. А это завтрак на всякий случай…
— Прекрасно. — Я действительно не успел поесть. Мы направились к шестой полосе; жуя на ходу бутерброд с эрзац-сыром, я спросил:
— Что нового в конторе?
— Ваши увольнения в Сан-Диего наделали много шума. Отдел личного состава пожаловался мистеру Шокену, но он вас поддержал — так балла на четыре, не больше.
Новость была не из приятных. Двенадцать баллов — это ураган, буря. Из кабинета Шокена доносились бы громовые раскаты: «Да как смеете вы, мелкая сошка, критиковать действия члена правления, облечённого правами?!. Чтоб я больше этого не слышал!..» и так далее. Четыре балла — это всего лишь крепчает ветерок, и мелким судёнышкам лучше укрыться в гавани, ну, что-нибудь вроде: «Джентльмены, я уверен, что мистер Кортней имел все основания принять подобные меры. Занимаясь будничными делами, люди часто теряют чувство Большой перспективы…»
Я спросил у Эстер:
— Что, секретарша Ренстеда — просто одна из его сотрудниц или… — я хотел было сказать «наушница», но вовремя удержался: — …э-э… его доверенное лицо?
— Да, он ей очень доверяет, — уклончиво ответила Эстер.
— А как она отнеслась к скандалу в Сан-Диего?
— Мне передали — хохотала, как безумная.
Больше я не стал расспрашивать. Выяснить как бы невзначай, что думает о тебе большое начальство, — это одно, но выспрашивать, что говорят рядовые сотрудницы, — всё равно, что поощрять подчинённых к доносам. Хотя не скажу, чтобы у нас в конторе было мало охотниц до этого.
— Я хочу тут же вылететь обратно, — сказал я Эстер. — Только выясню кое-что с Ренстедом.
— Ваша жена не едет с вами?
— Нет. Я собираюсь разорвать Ренстеда на куски, а она хирург и, чего доброго, ещё вздумает сшить его.
Эстер вежливо хихикнула.
— Приятного путешествия, мистер Кортней, — сказала она. Мы подошли к шестой полосе.
Но путешествие оказалось не из приятных. Летели мы довольно низко на отвратительной маломестной туристской ракете. Призматические стёкла иллюминаторов неизменно вызывают у меня приступы воздушной болезни. Когда поворачиваешь голову и смотришь в такое стекло, видишь всё внизу, прямо по вертикали. Но, пожалуй, хуже всего оказалась реклама — творение фирмы «Таунтон и К». Глядишь в иллюминатор и только начинаешь внушать своему проклятому нутру, что всё в порядке, а самому себе — что внизу под нами немало любопытного, как на стёкла наплывает нахальная и бесстыжая таунтоновская реклама, и в уши назойливо лезет идиотский мотив.