Хриплый голос Таунтона прервал мои размышления. — Дошло до тебя? — спросил он. — Величественная картина. И главное в ней то, что я снова стану хозяином Венеры. А теперь начнём сначала, и ты выложишь мне всё об агентстве Шокена. Все его маленькие тайны, его уязвимые места, ходы и выходы, кого из служащих можно купить, каков капитал фирмы и как со связями в Вашингтоне, — ну, да ты и сам знаешь, что меня интересует.
— Всё равно я мёртв и мне уже нечего терять, — подумал я и ответил:
— Нет.
Тогда один из людей Таунтона отрывисто бросил:
— Вот теперь он готов для Хеди, — и вышел из комнаты.
— Ты изучал древнейшую историю, Кортней, — сказал Таунтон. — Тебе, может, знакомо имя Гилля де Рэ. — Да, я знал это имя, и при одном его упоминании мне почудилось, будто мою голову медленно сжимают стальными обручами. — Все предыдущие поколения насчитывают примерно пять миллиардов человек, — небрежно продолжал Таунтон. — И все эти поколения дали миру лишь одного Гилля де Рэ, который тебе кажется Синей Бородой. Но в наши дни у нас их немало и есть из кого выбрать. Для особых дел из всех возможных вариантов я выбрал Хеди. Почему — сам увидишь.
Дверь отворилась, и на пороге появилась бледная, хилая девица с прямыми светлыми волосами. Её тонкие, бескровные губы растянулись в идиотской улыбке. В руке она держала шприц с шестидюймовой иглой.
Я посмотрел ей в глаза и пронзительно закричал. Я не переставал кричать до тех пор, пока её не увели и дверь за нею не закрылась. Воля моя была сломлена.
— Таунтон, — пролепетал я наконец, — прошу вас…
Он удобно откинулся на спинку стула:
— Выкладывай.
Я пытался, но ничего не вышло. Слова застревали в горле, память словно отшибло. Я даже не мог вспомнить, называется ли моя фирма «Фаулер Шокен» или «Шокен Фаулер».
Наконец Таунтон встал:
— Ладно, придётся отложить, Кортней, пока ты не соберёшься с мыслями. Мне и самому не мешает подкрепиться. — Его невольно передёрнуло, но он тут же снова молодцевато подтянулся.
— Советую вздремнуть, — сказал он и вышел нетвёрдой походкой.
Двое подручных Таунтона из комнаты допросов отвезли меня на тележке по коридору в карцер с тяжёлой дверью. В царстве управляющих наступила ночь. В кабинетах, мимо которых меня провозили, было пусто, огни погашены, и лишь одинокий дежурный в конце коридора зевал за своим столом.
— Не снимете ли с меня кокон? — робко взмолился я. — А то я потом ни на что не буду годен.
— Не приказано, — отрезал один из подручных, и они захлопнули и заперли тяжёлую дверь карцера. Я стал кататься по полу узкой камеры, стараясь наткнуться на что-нибудь острое и разорвать пластиковый кокон, но всё было напрасно. Я извивался в невообразимых конвульсиях, катался и падал и наконец понял, что мне в этом коконе не подняться на ноги. Ещё чуть-чуть теплилась слабая надежда на то, что для моей цели пригодилась бы дверная ручка, но она была от меня всё равно что за тысячу миль.