— Заново… я не понял… ты меня матюгаешь… или повторяешь за мной… давай… товарищ лейтенант… простите… засранца… я больше так не буду… давай… Пень… я щяс тебе палец отломаю… тут ещё четыре… ты, блядь… или повторишь… или я тебе, нахуй… их… все… отломаю… Быстро повторил!!! Кому сказал!!!!
— ААААА товарищ лейтенант… не буду… ой, бляяяя… не буду больше…. Ааааа простите засранцаааааа… казёоооол…
Минут пять ломал… сломал. Пня конечно… не палец, хотя, конечно, пальцу тоже ничего хорошего не было. Пень во всеуслышание позорил себя, пытаясь избавиться от боли. Избавился в итоге от боли, а заодно и гонора. Все всё видели. А против насмешек оружие найти сложнее, чем против банального кулака.
Не всегда, конечно, всё гладко проходит. В столовой замечаю, что моего духа обувают на ремень… на выходе из столовой. Вмешиваюсь. Получаю в ебло, даже толком не успев ничего выяснить. Ловлю обидчиков при помощи роты (с соседнего батальона перцы оказались). Инцидент с операцией по отлову и беготнёй моей роты по плацу доходит до комбрига, который стыдит меня моей разбитой харей. Требует постричь чуб. Отказываюсь. Ухожу в запой в ДОСы. Кара та же самая… сложность и напряжённость — на хуй. Ну, а меня один хуй ни понизить, ни разжаловать. Вообще, отношения меж младшим комсоставом и командованием, как среднего, так и верхнего уровня, тоже далеки от уставных.
Вызывает из парка комбат. Прибыл, доложил, получаю пиздюлей за бардак в роте. Завершение тирады:
… Ясен хуй, лейтенант, что у тебя бардак в роте. Хули спрашивать с солдат, если у них командир выглядит, как чмо. Ты посмотри, в каком виде ты ко мне заявился!!! Весь хуй пойми в чём. Ты от механа хуй, чем отличаешься.
«Ага… я на свои машины издаля в парке смотрю, чтоб не запачкать мундир, вот сука. Когда мне внешний вид в порядок приводить? Я неделю из казармы и парка не вылезаю… иначе рота просто не доедет до бригадных учений».
— Лейтенант… ну-ка, марш привести себя в порядок, а потом ко мне. Не могу с чумоходом таким разговаривать… тьху, бля… МосВОКУу, блядь… (он ЛенПех… взаимная любовь двух столичных училищ общеизвестна).
Вас могут обозвать неряхой,
Стереть достоинство и честь,
А мы в душе ушлём их на хуй,
Поднимем лапу, скажем — есть!
(с)
Золотые слова. Так я и делаю.
Ухожу в ДОСы. К этому времени у меня уже там квартира есть, от уехавших двугодичников осталась. Хата, кстати, неплохая, хоть и на пятом этаже. Считается, что крайние хаты (крыша, подвал, крайние подъезды) — это не лучший вариант, но у меня тепло, два ТЭНа греют (по зиме с электричеством получше стало, хотя что такое веерное отключение, здесь знают даже собаки, а в казарме у бойцов вообще натуральные печи стоят, и в наряд включается солдат-истопник, дровами служит всё, что добудет рота, и якобы «норма», которую выдают со склада). Собираю всё шмотьё и, дождавшись воды, устраиваю грандиозную стирку. Привожу себя в порядок, терпеливо дожидаясь как воды, так и электричества. Ебу внешним видом себе мозг три дня. Заодно отсыпаюсь. На вызовы комбата не реагирую. Приходил Серега — понял, что я залупился, сожрал со мной пузырь, похлопал по плечу и, лыбясь, удалился. Посыльные от комбата уже заебались у меня пол мыть и по мелочи чего-нибудь — просто перестают ходить, чтобы я их не трудоустраивал. На третий день под окнами выстраивается моя рота. В дверях Егор: