Марш-бросок в ОЗК в итоге. С разрешения комбата, конечно. За пьянку в роте получаю снятие сложности и напряжённости и напутствие заебать их вусмерть. (сложность и напряжённость — денежная надбавка за службу в заднице страны… ажно рублей 150–200…никогда не видел в Борзе этих денег. Только свой оклад в 600 рублей, от которого уже хуй чо отпилишь. Финики наши твари были… стопудово… да не без руки начальства. Не помню, чтобы кому-то из младшего комсостава там сложность платили).
С похмелюги в гандоняках просто пиздец, как тяжко… по себе знаю. Так вот хмель из роты выгоняется. Из кого-то реальный, а из кого-то виртуальный… чтоб пить не хотелось. Впереди бежит Егор. Нехуй пьянку в роте допускать. Сзади — я и Фёдор. Не по уставу, конечно. Но так проще контролировать. На Фёдоре все доходы и те, кто их тащит. На мне — те из старослужащих, кто не хочет бежать. Я им желания добавляю, суля очень неприятные вещи. В роте постепенно привыкают к тому, что быть тем, в кого вцепился Скворин, весьма неуютно.
Прибегаем. У самого-то сердце бухает и кровавые круги перед глазами. Все тяжело дышат. Есть проебавшиеся. Проебавшихся найти не сложно. Для них ещё один забег вечером. Только в другом построении… я впереди, а сзади Егор. Добегают все. Два разбитых ебла. Инструктаж о правильном перемещении бегом (дабы не падать еблом и другими частями тела об дорогу при перемещении) подписан всеми. Мне по хуй на то, что замполит придёт ебать мне мозг. Чем-то всё равно придётся платить за становление в роте.
Но сухого закона в роте так и не было.
Палиться откровенно перестали только после того, как точно так же утром не вставал Лёха Пнёв. Пень. Здоровый солдат. Тоже переворачиваю вместе со шконкой, в итоге — залупа. Делать нехуя — кидаюсь бить. Да какой там. Чтобы его отпиздить, дубина нужна. А вот к нему под прямой лучше не попадать. Заштукатурить проще будет, чем от стенки отодрать. Иду в ближний бой. Подножка. Падать спиной на опрокинутую кровать ему неохота, и он в падении разворачивается. Захватываю руку, и мы валимся на пол. Ситуация патовая. Я ему руку заломил. А он, естественно, брыкается и орёт, чо будет с пидорасами всякими, когда он встанет. Охуенно утренний подъём проходит. Цирк, блядь. Бить его бесполезно. Никак нормально не размахнуться, да и тычки мои ему, что слону дробина. Начинаю ломать большой палец. Вопли из гневных становятся болючими. А дальше — как в детском саду. Повторяем за лейтенантом Сквориным.
— Товарищ лейтенант… ааай… ссукаааа… пиздеееец тебеее… оооооой… товарищ лейтенант, простите… аааа, блядь… простите засранца… ыыыы.