Оливия содрогнулась, но было ли это содрогание отвращением или?… Если бы это могло произойти — только в зеркале, конечно! Если бы она каким-то образом могла наблюдать за Романом из зеркала и Оливией из зеркала, обнаженными, красивыми зверями, а самой быть вне этого, над этим — там, где к ней не могли прикоснуться!…
Путь назад в Ридж-Ривер был натянутым. Оливия отказала Роману в прощальном поцелуе. Он был так близок к тому, чтобы взорваться, поэтому малейшее поощрение может привести ее к ненужным трудностям. Он заслуживает наказания.
В своей студии она разделась и стала танцевать, танцевать, но, хотя внутри нее поднялся жар, он не достигал пика. Всякий раз, когда она приближалась к этой точке, ее танцующий образ терял контуры. Ей казалось, что появляется другой танцовщик — мужчина, обнаженный, грозный, властно протягивающий руки к ней и…
Она была вынуждена отвернуться от зеркала в ожидании, когда вернется здравый рассудок.
У Оливии этой ночью опять были кошмары. Она не переживала их многие годы. Она думала, что они покинули ее, но этой ночью…
В первый раз они посетили ее, когда ей было, наверное, лет двенадцать или тринадцать. Она проснулась ночью и по коридору пошла к комнате родителей. Оттуда, сквозь полуоткрытую дверь, были слышны звуки. Она посмотрела через дверь и увидела ужасные веща Ее отец что-то делал с бедной мамой. Сначала он делал это ртом. Ей, должно быть, было больно, потому что у матери была отброшена голова в гримасе мучительной боли. А затем отец бросил мать наискосок их большой старой кровати и взобрался на нее. Эти штуки у него висели и болтались, затем он приподнял ее за бедра и вонзился в нее.
Мать вскрикнула. Она ногтями вцепилась в спину отца, оставляя на ней кровавые царапины, но это не остановило его. Над их постелью висело зеркало, поэтому Оливия могла видеть приподнимающиеся и опускающиеся хищные ягодицы отца и агонию на лице матери. Отец мял бедные груди матери, используя их как упор, чтобы еще сильнее истязать плоть матери.
Ноги матери охватывали спину отца. Пятками она била по его ягодицам, но он все равно не останавливался.
А затем случилось наихудшее. Отец приподнялся, откинув назад свое тело, сквозь его искривленные губы послышался шипящий звук. В таком положении он посмотрел в зеркало — и увидел Оливию.
И подмигнул ей, как-будто это была какая-то веселая игра.
Второй кошмар был о том, как отец отозвал ее «поболтать». Он пытался ей объяснить, что виденное ею совсем не было чем-то плохим. Напротив — хорошим. Он настаивал, что Оливия должна молчать об этом, не говорить матери, потому что она окажется в затруднительном положении.