— Я? — Джорджио потер мясистые ладони. — Я ведь буду играть.
Роман посмотрел Джорджио в глаза и сказал:
— Ну конечно. Вы будете играть, а я буду смотреть и слоняться между вами?…
Джорджио ударил ладонью по столу
— Эта игра не твоего класса, Роман! У нас здесь большие ставки. Некоторые из ребят спустят за ночь столько, сколько ты зарабатываешь за год. Давай сделаем так. Ты уговоришь милашку Оливию прийти сюда и разносить закуску, которую ты заранее приготовишь, а я поставлю за тебя сто долларов. Это даст тебе возможность поучаствовать в одной из начальных игр-разминок, но зато ты сможешь сказать, что однажды играл с важными людьми. Но нужно, чтобы Оливия оделась как можно более привлекательно, о'кей?
— Двести. Сотня мне на игру и сотня Оливии за ее хлопоты.
— И вы оба останетесь здесь до самого конца? Независимо от того, что ты не сможешь сыграть больше одной игры?
— О'кей.
— Тогда по рукам. С тобой трудно торговаться, Роман, но все равно по рукам.
В ту ночь Роман взял с собой в постель книгу «Ставка в триктраке — кровь». Ему нужно было так или иначе убить полчаса. У него было соглашение с Оливией. Он звонил ей после того, как они оба заканчивали работу, проверить, что она дома и в безопасности. Но он должен был делать это ровно в три часа. Она будет уже у себя и ждать у телефона с тем, чтобы при первом же звонке снять трубку до того, как это побеспокоит ее мать.
Оливия была совершенно другим человеком в разговорах по телефону. Ее голос всегда был таким теплым и любящим — когда они были так далеки друг от друга. Роман предполагал, что у нее когда-то был неудачный опыт общения с мужчиной. Вот почему она была такой зажатой с ним. Он чувствовал, что в глубине души она была по-настоящему страстной. Он мог жить с этой мыслью — он может быть терпеливым. Постепенно она придет к нему, и, когда она будет готова, он будет таким нежным и ласковым, что это смоет все плохие воспоминания.
Тем временем он страдал во время бессонных ночей и испытывал мучительное наслаждение от своего одиночества в постели, особенно по воскресным ночам, думая об экстазе, который они однажды разделят. У Романа была фотографическая память в том, что касается женской анатомии. Иногда это было проклятием.
Три часа. Он протянул руку, два раза нажал «ноль» на клавиатуре телефона.
— Роман? — Он даже не услышал гудка.
— Оливия. Как прошел день?
— О, обычно. А у тебя?
— Здесь кое-что образовалось. Это насчет воскресенья. Оливия, мне очень не хотелось бы отменять наше купанье…
— Это очень тесное бикини, Роман, — сказала она внезапно осевшим голосом. — Неприлично тесное. Эти тесемки, эти банты с таким трудом держатся на груди и на бедрах. Мне нужно быть осторожнее при движениях. Они все время развязываются, сами по себе.