Судя по окнам, после этого там все как бы вымерло. Должно быть, он ушел или лег спать сам. Три шторы были подняты до нормальной высоты, а та, что скрывала спальню, оставалась опущенной. Вскоре Сэм, мой приходящий слуга, принес мне завтрак и утреннюю газету, и это помогло мне убить какое-то время. И я до поры до времени выбросил из головы чужие окна.
Все утро косые лучи солнца падали на одну сторону дворового ущелья, после полудня они переместились на другую. Потом качали постепенно ускользать, покидая двор, и снова наступил вечер — ушел еще один день.
По краям прямоугольника стали зажигаться огни. Порой то там, то здесь стена, как резонатор, отражала обрывки слишком громкой радиопередачи. Если прислушаться повнимательней, можно было уловить среди прочих звуков доносившееся издалека слабое позвякивание посуды. Разматывалась цепь маленьких привычек, из которых складывалась жизнь обитателей дома. Эти привычки связывали их крепче, чем самая хитроумная смирительная рубашка, когда-либо изобретенная тюремщиком, хотя они считали себя свободными. Как и во все вечера, парочка непосед стремительно вырвалась на простор, забыв потушить свет; он примчался обратно, пощелкал выключателями, и их квартира погрузилась в темноту. Женщина уложила спать ребенка, грустно склонялась над кроваткой и в глубоком отчаянии села красить губы.
Весь день в квартире четвертого этажа того дома, что стоял поперек этой длинной внутренней «улицы», три шторы оставались поднятыми, а четвертая — спущенной. До сих пор это как-то не доходило до моего сознания — я почти не глядел в ту сторону и не думал об этом. Правда, иногда в течение дня мои глаза останавливались на тех окнах, но мысли мои были заняты другим. Только когда в крайней комнате, их кухне, на окне которой штора была поднята, вспыхнул свет, я вдруг понял, что весь день шторы оставались в прежнем положении. Это на-велр меня на другую мысль — впервые я подумал о том, что за весь день ни разу не видел той женщины. До этой самой ми'нуты я вообще не видел в их окнах никакого признака Жизни.
Он пришел с улицы. Входная дверь находилась в другом конце кухни, напротив окна. На нем была шляпа, из чего я и заключил, что он только что пришел.
Он не снял шляпы. Как будто снимать ее уже было не для кого. Вместо этого, прикоснувшись рукой ко лбу, он сдвинул ее на затылок. Я знал, что это не тот жест, которым стирают пот. Человек стирает пот горизонтальным движением — а он провел рукой по лбу снизу вверх. Это указывало на какую-то тревогу или замешательство. Кроме того, если бы ему было слишком жарко, он бы первым делом снял шляпу.