— Эдак вы скоро развалитесь, мистер Джефф, — вот все, что он сказал.
Вначале в тех окнах не было заметно никакого признака жизни. Но вскоре я увидел, как его голова вдруг вынырнула в гостиной откуда-то снизу, и понял, что мои предположения оправдались: он действительно провел там ночь на диване или в кресле. Теперь-то он обязательно зайдет к ней узнать, как она себя чувствует, не лучше ли ей. Это было бы самым естественным проявлением человечности. Насколько я мог судить, он не видел ее с позапрошлой ночи.
Но он поступил иначе. Одевшись, он направился в противоположную сторону, в кухню, и, не присаживаясь, принялся там что-то с жадностью пожирать, хватая пищу обеими руками. Вдруг он резко обернулся и пошел туда, где, как я знал, находился вход <в квартиру, словно только что до него донесся оттуда какой-то звук, может быть звонок в дверь.
Так оно и было — через секунду он вернулся обратно с двумя мужчинами в кожаных передниках'-носильщиками из транспортной конторы. Я видел, как они поволокли черный клин в том направлении, откуда только что явились. Сам он, однако, не остался безучастным зрителем. Перебегая с места на место, он прямо-таки нависал над ними — очень уж ему хотелось, что-, бы все было сделано наилучшим образом.
Вскоре он появился уже один, и я увидел, как он провел рукой по лбу, будто это вовсе не они, а он вспотел от физических усилий.
Итак, он заранее отправлял ее сундук туда, куда она уезжала. Вот и все.
Он, как это уже раз было, потянулся куда-то вверх к стене и что-то достал. И проглотил рюмку. Другую. Третью. «Но ведь теперь-то он не паковал сундук, — в некотором замешательстве подумал я. — Сундук уже с прошлой ночи стоял готовый к отправке. При чем же здесь тяжелая работа? Откуда этот пот и желание подкрепиться?»
Наконец он все-таки зашел к ней в комнату. Я видел, как его фигура прошествовала через гостиную и исчезла в спальне. Впервые за все это время там поднялась штора. Повернув голову, он окинул взглядом внутренность комнаты. Причем совершенно определенным образом, так, что даже оттуда, где я сидел, можно было безошибочно угадать, в чем дело. Его взгляд не был устремлен в одну точку, как тогда, когда смотрят на человека, а скользил по сторонам и сверху вниз, как это бывает, когда осматривают… пустую комнату.
Он шагнул назад и, слегка наклонившись, сделал торопливое движение руками, и над спинкой кровати показался матрас с постельным бельем, да так и остался там, сиротливо изогнувшись. Через мгновение за ним последовал второй.
Ее там не было.
Это называется замедленной реакцией. В тот момент я понял, что это значит. В течение двух дней, словно насекомое, выбирающее себе место для посадки, в моем мозгу кружилось и порхало какое-то смутное беспокойство, интуитивное подозрение — уж не знаю, как выразиться поточнее. И неоднократно, именно в ту минуту, когда это неуловимое нечто готово было приостановить свой полет и обосноваться, наконец, в одном конкретном пункте моего сознания, достаточно было какого-нибудь незначительного события, незначительного, но вместе с тем как бы доказывающего обратное — вроде поднятия штор после того, как они неестественно долго оставались спущенными, — чтобы тут же спугнуть это, вновь обрекая на бесцельное парение и тем самым лишая меня возможности распознать его сущность. Уже давно в моем сознании определилась точка будущего соприкосновения, ожидая встречи с ускользающей мыслью. И почему-то именно теперь, стоило ему перекинуть через спинки кроватей пустые матрасы — щелк! — в мгновение ока все слилось воедино. А на месте контакта выросла или, если вам угодно, расцвела уверенность в том, что там было совершено убийство.