— Не могу! А-а-а! — бился в истерике Акбар. — Всему конец. Большевики в Берлине…
Он начал хлопать ладонями по щекам. Так поступают при известии о гибели близкого.
— Когда это случилось? — спросил Махмудбек.
— Вчера! Вчера! Девятого мая!
В комнату ворвался Адхам. За его спиной, вытянув шею, стоял проводник-
— А что же они врали! — крикнул хозяин.
Он бросился к одной из ниш. Достал из-под атласных курпачи несколько журналов «Миллий Туркестан».
Махмудбек сразу узнал эти потрепанные издания. Наверное, не раз их листал хозяин дома, веря щедрым обещаниям высокопарных статей, веря каждому слову журнала, на котором стояло: «Издатель и главный редактор Вали Каюмхан».
— Что же они врали!..
Хозяин швырнул журналы в угол комнаты. Махмудбек собрал их, аккуратно положил на подоконник.
— Дорогой Акбар — сказал он. — Дорогой наш друг…
Спокойный, торжественный голос отрезвляюще подействовал на хозяина. Он поднял голову и печально посмотрел на гостя.
— Борьба продолжается! Мы были готовы к поражению немцев. Но борьба продолжается. Завтра вот этот джигит, — он кивнул на Адхама, — уйдет к Советам. За ним пойдут другие…
— Да, да… — прошептал Акбар. — Борьба продолжается. В эти слова он сам не верил…
Махмудбек повернулся, взял за локоть Адхана и вывел в соседнюю комнату.
— Завтра утром пойдешь. На всякий случай должен знать, что совсем недавно туда, к Советам, прошел человек японца — Турсун. В бреду он, вероятно, выдал свои явки: Ош и Ассаке… Имя — Шамурад.
— Ош, Ассаке, Шамурад, Турсун… — повторил юноша и вдруг подозрительно спросил: — Зачем мне это, господин?
— На всякий случай. Вдруг твоя явка провалится… — не очень доказательно ответил Махмудбек. — Ясно? Ош, Ассаке, Шамурад, Турсун.
— Ясно, господин… А вы?
— Увы! — вздохнул Махмудбек. — Обстановка так изменилась, что мне надо побыть здесь… — неопределенно ответил Махмудбек. — И нога. Нога очень болит…
Махмудбек говорил правду. Опять острая боль не давала покоя.
Японец долго массировал ногу, втирал пахучую желтоватую мазь. Потом принес тряпку, от которой шел пар. Прижал тряпку к ноге, подержал, словно испытывая терпение Махмудбека.
— Сейчас…
Закончив эту не очень сложную процедуру, он принес небольшой приемник, подключил к нему батарею. Все делал молча, спокойно, не обращая внимания на больного, не интересуясь его самочувствием.
Приемник стоял рядом с топчаном. Махмудбек имел возможность крутить шкалу настройки. Старенький, облезлый ящик. Но в него вмонтирована мощная аппаратура. Мигал зеленый огонек. Двигалась шкала, раздались треск, обрывки заунывных песен, непонятной музыки, чужие слова… Все это неслось в тесную комнатку через горы, через сотни километров. А японец, взглянув на Махмудбека, только сказал: