«Ты мудростью войну предотвращай…». Аскарали всю жизнь это делал. Всю свою жизнь.
…Махмудбек узнал о смерти друга через несколько месяцев. Аскарали никогда, никому даже слова не говорил о тяжелой болезни. Продолжал бесконечные дела и поездки до самой последней минуты своей редкой, удивительной жизни.
Шамсутдин не любил эти шикарные комнаты «Тадж-Махала». Он терпеливо ждал, когда Махмудбеку и Фариде надоест разгуливать по мягким дорогим коврам, сидеть на европейских стульях за столом, покрытым белоснежной скатертью.
Но и он понимал: пока Фариде нужно находиться здесь.
Шамсутдин являлся к Махмудбеку с новостями. В город приезжали из Европы узбеки, таджики. Многие из них бросались искать своих соотечественников. Было о чем поговорить, поспорить. Было о чем вспомнить…
Махмудбек еще не бывал в кварталах эмигрантов. Но туркестанцы знали, что он вернулся в город. Расспрашивали Шамсутдина о здоровье господина, передавали пожелания и приветы. Сегодня Шамсутдин сообщил Махмудбеку, что его очень хочет видеть Азими.
— Кто это такой?
— Культурный человек… — коротко ответил Шамсутдин.
— Почему ты так решил? — улыбнулся Махмудбек.
— Он доктор. Был советским доктором, военным. Сдался в плен к немцам. Жил… Говорит, хорошо жил.
— Чего же приехал сюда? Нашим помогать?
— Помогать? — переспросил Шамсутдин и задумался. Потом решительно заключил: — Не будет помогать.
— А об этом как ты догадался?
— Он лечит одного, берет деньги.
— Ясно! — сказал Махмудбек. — Он хочет со мной увидеться?
— Да, господин. Очень… Он хочет вас пригласить на свадьбу.
Свадьба… Это уже интересно. Значит, соберутся люди. Самые разные. Обязательно возникнут разговоры. И о прошлом и о будущем.
— Пусть заходит… — разрешил Махмудбек.
И вдруг какая-то невероятная, совсем неожиданная мысль мелькнула в голове Махмудбека. Он даже испугался этой мысли. Попытался от нее отделаться. Но она беспокоила, заставила его сорваться с места, зашагать вокруг стола.
— Что с вами? — удивился Шамсутдин.
— Ничего, ничего… — ответил Махмудбек. — А ты передай этому доктору, что я очень хочу его увидеть.
«Это свой!» Может, действительно свой. Тот самый, кто должен приехать сюда, в мир еще опасных врагов. Кто должен заменить его, Махмудбека. Свой! Свой!
Нет… Азими действительно сдался в плен при первом удобном случае. До создания Туркестанского легиона он мотался по гитлеровским концлагерям. Узнал голод и холод. Его били… От смерти спасла профессия врача, а затем согласие служить фашистам.
— Звери… — с неприкрытой злостью сказал Азими. — Я к ним пришел с поднятыми руками. А они… Какой-то краснощекий солдат ребром ладони полоснул меня по шее. Как ножом. «Я же доктор… — кричу по-немецки. — Настоящий доктор!» А он, собака, мне в лицо: «Ты азиат. Мы вас уничтожим». — Азими взялся за чашечку, отпил глоток кофе. — Собаки бешеные. Так им и надо.