Месяцев не торопился набиваться в отцы-командиры, но на эту рядовую, будничную в общем-то зачистку напросился сам, желая побыстрее и почувствовать боевой опыт, и слаженность подчиненных, и заодно встряхнуть их, дни и ночи напролет грустивших о погибшем лейтенанте. Дальше воевать-то все равно вместе.
Только одно дело, думал сержант, — прокатиться по дорогам и оглядеть два-три дома, а другое… О другом пока ничего неизвестно, но капитан барабанит зажигалкой и задает плохие вопросы про боевой опыт.
— Чтобы необстрелянных совсем — всего человек пять. Бураков вон, Москвич, — кивнул на часовых. Оправдался: — Вы не думайте, что я их третирую. Лейтенант Забашта… ну, наш взводный… до вас который… — запутавшись в симпатиях и обязанностях, Алмазов от волнения даже снял варежки. — Короче, лейтенант всегда требовал их нагружать, чтобы быстрее входили в курс дела и не расслаблялись… А что, приказ какой, товарищ капитан?
— Чтобы просто поинтересоваться нашим настроением, для этого на связь, как ты понимаешь, не выходят, — кивнул Месяцев на люк, в котором скрылся шлемофон. Закурил, возможно, за своими мыслями и не заметив заминку заместителя. — Сменили нам район зачистки, идем на юго-восток от Грозного. А сведений о нем — с гулькин нос. Знаешь, какой он длины, гулькин нос? — Можно было не отвечать: капитан с таким же успехом мог разговаривать сам с собой, выходя таким образом из ступора, в который его ввел приказ. — На войне гулькин нос — он меньше человеческой жизни, Юра, — сам же и пояснил комвзвода.
Оглядел успевших перекурить и теперь просто толкавших в разминке десантников. Несмотря на капитанские звездочки на плечах, он был им почти ровесником и бриться мог, как и они, через день. Просто звания прилетали досрочно и по должностям пробежал так, что в какой-то момент оказалось: его однокашники сидели еще на взводах и только-только привыкали к третьим звездочкам на погонах, а он уже получал задачи за роту и примерялся к клубу старших офицеров.
Блата и высоких покровителей не имелось отродясь, просто сослуживцы сидели во внутренних округах, на службу ездили в городских автобусах, а он неделями не снимал бронежилет, мотаясь по «горячим точкам». Да так мотался, что невеста перестала верить, будто нельзя найти минуту свободного времени и написать хотя бы пару слов. Или позвонить.
Для пары слов требовались как минимум авторучка, чистый клочок бумаги и конверт, которого днем с огнем на заставах и блокпостах не сыщешь. Появившиеся кое у кого пейджеры и мобильники брали связь только в одном месте, пристрелянном боевиками так, что сразу после слова «здравствуй» можно было говорить «прощай».